Шелковый билет
Шрифт:
Я вспомнил, как сломал оба запястья, когда мне было восемь. Тогда у меня и моего лучшего друга Вовки появилось новое любимое занятие: прыгать с раскаченной до предела качели и соревноваться, кто дальше допрыгнет. Я, само собой, всегда побеждал. Самый мой дальний прыжок, на котором наша практика в сем «виде спорта» навсегда прекратилась, обернулся мне двумя открытыми переломами, парочкой операций и кучей дружеских пожеланий одноклассников, зафиксированных на гипсе. После падения я ненадолго потерял сознание. Открыв глаза, я увидел лицо Вовки, попытался пошевелить рукой и истошно заорал на весь двор. Наша семья тогда жила на первом этаже и Ксюша, болтавшая с подругой на кухне, молниеносно среагировала на отчаянный крик своего младшего братца, который невозможно было ни с чем спутать: травмировался в детстве
Не помню, как мы добрались до больницы, не помню подготовку к наркозу. Все, что я помню, это глаза отца. Первое, что я увидел, придя в себя: два встревоженных голубых глаза. Папа преподавал в университете психологию и антропологию. Когда Ксюша позвонила на кафедру, у него как раз шла пара со студентами выпускного курса. Серьезная лекция перед тяжелыми государственными экзаменами. Отец был самым ответственным человеком из тех, кого я знал. Но забота о его студентах не шла ни в какое сравнение с его перманентной заботой о его семье. Узнав о том, что сын в очередной раз попал в беду, он, не раздумывая, собрал все материалы в чемоданчик и помчался в больницу.
Когда его не стало, у меня будто почва из-под ног ушла. Я осознал, что теперь я абсолютно одинок. Во всей вселенной. Мне было девятнадцать. Да, у меня были мама, Ксю, друзья. Но уход отца открыл для меня простую истину: мы приходим в этот мир и уходим из него одинаково: совсем одни. Но пока был жив отец, я всегда знал, что у моего маленького королевства есть сильная и надежная армия, которая никому не позволит его разрушить. А теперь у ворот никто не стоял.
Я жил с этим страшным ощущением тотального одиночества и уязвимости до той минуты, пока я первый раз не увидел Егорку. Его рождение вернуло мне ощущение земной тверди под ногами. И не потому, что малыш стал тем, кто защитит меня. Теперь я стал той самой маленькой армией для его царства. И я был готов на все, чтобы оно крепко стояло, процветало, и было основательно защищено со всех сторон самыми сильными солдатами и самыми прочными стенами. Это мой долг, дело моей жизни, мое предназначение.
Запланированный просмотр фильмов, которые я, видимо, никогда и не посмотрю, я решил отложить до вечера. Нужно было навести порядок в квартире и разобраться с документами. Предстоящая поездка целиком занимала все мои мысли. Я решил порыскать в гугле, чтобы заранее расписать нашу с Егоркой культурную программу в Нью-Йорке. Его кроме Центрального парка, похоже, ничего не волновало. А вот меня влекло в музей Гуггенхайма [5] , в Бруклин, на Стэйтон Айленд. Я хотел побывать везде. Моя давняя детская мечта вот-вот должна была сбыться, и я загадочно улыбался в монитор, внимательно рассматривая фотографии и читая короткие ознакомительные статьи о достопримечательностях Большого Яблока.
5
музей искусства в США, созданный меценатом и коллекционером Соломоном Гуггенхаймом. Одно из старейших и самых посещаемых собраний современного искусства в мире.
День в интернете пролетел ужасающе быстро. Очнулся я около четырех часов дня, сидя за столом, заставленным чашками из-под кофе. Я даже не помнил, как варил себе этот самый кофе.
Нужно было срочно что-нибудь съесть. Лень сегодня торжествовала. Я нашел в быстром наборе номер любимой пиццерии. Вежливая девушка на том конце провода назвала меня по имени отчеству. Я даже слегка смутился. Вроде бы не так уж и часто я позволяю себе заказывать еду на дом. Я заказал маргариту на тонком тесте, кальмаров в кляре, какой-то салат по акции и светлое пиво. Повторив мой заказ, девушка вновь назвала меня по имени. Я поблагодарил ее, сбросил звонок и заметил, что смущенно улыбаюсь, как пацаненок. Да, Вадик. Кому-то тут срочно нужна женщина. Я снял халат, громко включил «роллингов» и пошел в душ. Да-да, бабушки! Негодуйте! В этой квартире есть молодость и жизнь, так и знайте!
Удивительно приподнятое настроение мое граничило с безумием. Но, не могу сказать, что это меня не радовало. Лучше уж так, чем мой бесконечный несвоевременный
Я еще не разбирал пакеты с подарками. Помимо маленьких ценных презентов, имелся еще огромный коричневый бумажный пакет со всякими полезными штуковинами типа гелей для душа, шампуней и нового постельного белья. Кстати, о нем: сестра-демонесса, видимо, решила меня грязно подколоть, и подарила мне комплект черного шелкового постельного белья с красными наволочками. Когда я открыл коробку, сверху лежала маленькая нейтральная открыточка, внутри которой огромными красными буквами было написано ксюшиным подчерком: «устрой уже свою личную жизнь, мудачек». Я невольно рассмеялся. Да и стоило заметить, что, при всей своей чрезмерной пафосности, качество у белья было отменное.
Я прихватил новые туалетные принадлежности и пошел в душ где-то на середине «She’s a rainbow» [6] .
Решив уже было немного пофантазировать об ананасовой брюнетке, я зачем-то немедленно убедил себя, что мне уже далеко не четырнадцать. Вместо этого я начал старательно продумывать наш с Егором маршрут на первые пару дней. Моя подруга по университету, Лида Миллер, обещала показать кучу интересных мест, о которых мало чего написано в интернете. Как она сказала «чисто Нью-Йорк для своих». Меня сообщение на фейсбуке с таким содержанием хоть и рассмешило, но и обнадежило. Не хотелось мне, чтобы наша поездка была заурядной. Хотелось чего-то особенного. В глубине моей души жил довольно жалкий тип. Ему не терпелось хоть немного восторжествовать в стиле: «ну нет у меня жены и детей, дурачье, зато у меня есть чудесный племянник, и мы здорово отдохнули в Нью-Йорке и видели такое, о чем вы даже и не слышали».
6
(англ) – «Она – радуга» – песня из альбома Their Satanic Majesties Request британской группы The Rolling Stones. Написана Миком Джаггером и Китом Ричардсом.
В душе я провел минут эдак сорок. Чистюля чертов. Как раз должны были привезти еду.
Когда я зашел в гостиную, звонил телефон. Будучи в полной уверенности, что звонит курьер с моей «маргаритой», я взял трубку. Звонил Игорь. Ксюша с Егором ехали из контактного зоопарка. Отказали тормоза.
Я не помню, как я доехал до больницы. По телефону Игорь толком ничего мне не объяснил. Сам он был в ступоре. Бормотал что-то несвязное.
В приемном отделении не было никого, кроме Игоря. Я подошел к нему и сел рядом на жесткую металлическую скамейку. Он даже не поднял глаз. Так и сидел бездвижно, уставившись в стертые и поблекшие от времени тусклые ромбы плитки на полу.
Молчание было нарушено только через сорок минут. Я знал это с точностью, потому что мне не оставалось ничего, кроме как пялиться в круглые черные часы на грязно-белой стене.
Слова пронзили спертый воздух, пахнущий хлоркой и нашатырем. Словно лед дал трещину и пошел по швам на замершей спящей реке.
– Она в реанимации, – сказал Игорь бесцветным голосом, – прогноз неутешительный, но надежда есть. Ребра все переломаны. Органы повреждены. Крови много потеряла. Мама в палате отдыхает после переливания.
– Ага.
Все что я смог сказать. Игорь не отреагировал. Игорь не вспылил. Игорь не ударил меня. Не закричал. Ему было плевать. Плевать, что я скажу. Плевать, есть ли вообще кто-то в этой гребанной больнице.
Молчание снова повисло в отделении влажной и тяжелой простыней.
Мне было страшно. Меня тошнило. Наконец я все же собрал все свои возможные силы и задал этот страшный вопрос.
– Что с Егором?
Игорь молчал. После долгой паузы он замотал головой из стороны в сторону и со всей силы топнул ногой. Так, что лопнули бахилы и треснула старая коричневая плитка. Этот большой человек стиснул руки в замке под коленями, уткнулся в них и начал беззвучно качаться. Спустя минуту он замер, словно памятник. Он рыдал. То были самые страшные и безутешные рыдания, которые не под силу было бы изобразить ни одному актеру. Беззвучные, бездвижные, завораживающие мужские рыдания. Слезы отца, потерявшего своего сына.