Шерлок Холмс и Русская богиня
Шрифт:
До этого момента птица хранила молчание, важно и гордо, с видом лорда на похоронах, выступая по подоконнику. Как только прозвучало Хугин, ворон распахнул клюв и принялся истошно каркать, чем привел Ватсона в ещё большее замешательство.
– От него веет стужей смерти, – сказал бравый доктор. – А Хугин, если я не ошибаюсь, имя вещего ворона, который служил скандинавскому богу Одину.
– Тогда всё ясно, – сказал Холмс. – Этот ворон живет в Тауэре! Королевская птица! Она занесена в крепостную ведомость, как гарнизонный солдат, под собственным именем. Вот откуда ленточка на ноге! Её кормят каждый день за счет казны, как и других её собратьев, мясом и кровью, чтобы они оставались в Лондоне как залог благополучия империи! Опять суеверие, Ватсон! Только теперь в ранге государственной традиции. В Вестминстере считают, если в Тауэре останется меньше шести воронов, Британская империя погибнет. Поэтому птицам подрезают маховые перья, чтобы не могли улететь, но наш герой долетел до
– Nevermore! [3] – хриплым простуженным басом каркнул Хугин, словно отвечая Холмсу.
От неожиданности приятели опешили.
– Это, часом, не мой братец Майкрофт в обличье ворона? – пошутил Холмс, приходя в себя. – С него станется.
– Вы правы, Холмс, это ворон из Тауэра. Теперь я в этом не сомневаюсь. Эти птицы не хуже попугаев могут копировать человеческую речь, когда слышат её постоянно. Но я не люблю ни Тауэр, где витают тени палачей и их казнённых жертв, ни тем более его воронов, поскольку насмотрелся на этих тварей в Афганистане и знаю, на что они способны. Со мной в госпитале в Пешаваре лежал изрубленный саблей офицер, который потерял ещё и глаз. Этот глаз вместе с веком ему выклевал ворон, когда бедняга валялся на поле боя, истекая кровью. У него были кровавые струпья на ладонях, которыми он защищал от страшной птицы свой последний глаз, а ворон клевал и клевал. Офицера спасли подоспевшие санитары. Вороны не ждут смерти раненого, а рвут его плоть, пока она ещё жива и наполнена горячей кровью. Когда в июле 1880 года мой полк был разбит афганцами в злополучной битве при Мейванде, мы потеряли убитыми половину личного состава и ранеными ещё треть. В том числе мне прострелили плечо и задели подключичную артерию, так что я чудом не скончался от потери крови. Зайди пуля на миллиметр ниже, она бы разорвала сосуд надвое, и всё… При этом на каждого погибшего англичанина приходилось три-четыре убитых афганца, так что на поле боя совокупно валялось порядка десяти тысяч трупов и несколько тысяч раненых, а также тысяч пять убитых лошадей. Целые горы мяса! А над полем битвы крутилась туча стервятников, застилавшая небо, начиная с огромных белоголовых грифов и кончая пустынными воронами. Они не ждали, пока стихнут последние выстрелы, а спускались и приступали к пиршеству там, где видели верную поживу. Я тоже стал бы их добычей, когда бы не преданность и мужество моего ординарца Мюррея, который перекинул меня через спину вьючной лошади и ухитрился благополучно доставить в расположение английских частей. А тамошние вороны настолько умны, что всегда следуют за армейской колонной, стоит только ей выступить из военного лагеря. Они знают, что пожива будет, и могут неделями сопровождать войска в ожидании боя, который для них всегда как приглашение на обед в королевском дворце. Вот почему я вздрагиваю от отвращения, когда вижу этих падальщиков в Лондоне и где угодно. И от Хугина нам не приходится ждать ничего хорошего. Давайте, Холмс, прогоним эту тварь!
3
Никогда! (англ.)
– Nevermore! – злобно каркнул Хугин, словно отвечая Ватсону.
– Он безобиден, – сказал Холмс. – Общее правило таково: чем страннее случай, тем меньше в нём оказывается таинственного, а логика, как сказал один умник, – это меч, которым мы поражаем древние суеверия. Логика подсказывает мне, что старина Хугин ждёт от нас подачки, как он привык получать в Тауэре от зевак.
– Nevermore! – каркнул Хугин.
– Вот заладил! Ватсон, если вас не затруднит, спуститесь к миссис Хадсон на кухню и попросите что-нибудь подходящее для этого джентльмена. Наш пудинг его точно не интересует, иначе бы он давно принял участие в нашей трапезе.
Но Хугин не стал дожидаться угощенья, а больно клюнул Холмса в средний палец и улетел, не прощаясь, чисто по-английски.
– Настоящий солдат! – сказал Холмс, потряхивая кистью руки. – Он знает, что в казарму нужно вернуться до вечерней поверки.
– Какой зловещий гость! В нём я древний ужас слышу – птица ты иль дух зловещий? Дьявол ли тебя направил, буря ль из подземных нор занесла тебя под крышу? Мне расхотелось в Америку.
– Скажите, Ватсон, вам не случалось видеть сон, будто вы съедаете книгу?
– Книгу? В самом деле?
– Даже не отвечайте! Ручаюсь, что вам такого сна не выпадало, а иначе, дружище, вас бы тут не стояло. Потому что древние греки верили, что видеть во сне поедание книги означает денежный доход для учителей и скорую смерть для всех остальных. Раз вы не учитель и до сих пор живы, дорогой Ватсон, значит, говорит мне дедукция, вы этот сон пропустили, чему я только рад.
– К чему вы клоните, Холмс?
– К тому, что я считаю истинным только
Часы пробили угрюмо-зловещим боем шесть часов. С последним ударом механизма оконное стекло со звоном раскололось, словно в него ударила пуля, и осколки дождём полетели на тротуар… На Ватсоне не стало лица. Позднее он признавался, что решил в то мгновение категорически отказаться от щедрого предложения правительства, но не стал говорить об этом Холмсу, чтобы не расстраивать его сию минуту. «Пусть расстроится через день, попозже», – подумал Ватсон и отправился к себе домой на улицу Королевы Анны. Ветра не было, смог быстро сгущался вместе с вечерними сумерками. Пешеходы, пересекавшие Трафальгарскую площадь, уже не могли видеть адмирала Нельсона на топе мачты из пушечного чугуна. Газовые фонари освещали только сами столбы, на которых они висели. Прохожие представляли из себя тени, скользившие в тумане, как бесшумные привидения, зато в подвалах с резким визгом, с боем-дракой делили кухонные отбросы крысиные стаи.
Опасность витала в воздухе, и Ватсон уже жалел, что не поймал кэб на Бейкер-стрит. Подходя к пабу, он рассмотрел при свете вывески и окон высокого человека, подпиравшего стену и разводившего руками, словно танцуя на месте, не отрывая ног. На нём была матросская форма и бескозырка, висевшая на левом ухе, как на крючке. Ни шинели, ни бушлата на нём не было, хотя весенняя погода оставалась промозглой и прохладной. Завидев прохожего, матрос заорал во всю глотку, показывая, как ему весело тут стоять и приплясывать в луже. Язык у него заплетался, но Ватсон знал эту популярную флотскую песенку, поэтому всё понял.
Что нам делать с пьяным моряком,Что нам делать с пьяным моряком,Что делать с пьяным моряком,Рано утром?Брось его в длинную лодку, пока он не протрезвеет.Дай ему отведать конец боцманской веревки.Привяжи его к мачте, а затем бей его.Киль тащит его, пока он не станет трезвый.Побрей ему подбородок ржавой бритвой.Отбей ему зад кошкой-девятихвосткой.Дай ему шерсть собаки, которая его укусила.Но лучше, лучше, лучше быОтвести в паб и напоить его снова!Ватсона вдруг осенило – удача сама идет к нему в руки! Поверье, которое знал каждый англичанин, гласило, что форменный матросский воротник с тремя полосками, купленный с плеча его владельца, отгоняет беды и приносит успех. Многие картежники не садились играть без такого воротника в одном потаённом кармане и без кроличьей лапки в другом…
– Эй, служба! – сказал Ватсон офицерским голосом, громко и отчётливо, – продай свой воротник! Сорок пенсов за эту тряпку, и ты вернешься в паб, откуда тебя, как я вижу, выставили.
– Nevermore! – отвечал матрос хриплым каркающим голосом, шатаясь на нетвёрдых ногах. Ватсон, наверное, не сильно бы удивился, если бы из плеч матроса выскочили бы чёрные крылья и он улетел в туман. – Один фунт, сэр!
– Держи, – сказал Ватсон, секунду поколебавшись. – Надеюсь, Ротшильд, тебя выпорют на корабле линьками за твою жадность и за твоё пьянство.
Воротник начал действовать незамедлительно. Ватсон поймал свободный кэб, который благополучно довез его до улицы Королевы Анны. На следующий день Ватсону попались навстречу три монахини [4] , и он понял, что ветер фортуны теперь задувает ему во все паруса. Происшествие с вороном перестало казаться ему столь зловещим, как вчера, во всяком случае, Ватсон решил обдумать ситуацию трезво, без эмоций. На одну чашу весов он мысленно возложил чернопёрого Хугина и осыпавшееся оконное стекло, на другую – матросский воротник и трёх монашек. Весы качнулись туда-сюда и замерли в строгом равновесии.
4
В Англии встретить трех монашек – добрая примета.