Шесть подозреваемых

Сваруп Викас

Чампи прославилась на весь мир как «Лицо Бхопала». Дело в том, что более двадцати лет назад в Бхопале разразилась крупная промышленная катастрофа. На заводе «Юнион карбайд» произошла утечка ядовитого газа, метилизоцианата. Все, кто его вдохнул, либо умерли, либо ослепли, либо сошли с ума. Фатима Би, мама Чампи, в то время жила неподалеку. Утечка сказалась и на ее здоровье, только этого никто не заметил. Пять лет спустя на свет появилась Чампи. Осмотрев младенца, врачи объяснили Фатиме, что газ вызвал слепоту и прочие отклонения. Мне до сих пор непонятно, как он мог оставаться в человеческом теле целых пять лет, ничем не выдавая своего присутствия, а затем повлиять на бедную малышку.

Пострадавшим при катастрофе правительство обещало какие-то выплаты, однако людям,

чей ущерб проявился позднее, возмещение не полагалось. Фатима вступила в организацию под названием «Крестоносцы Бхопала» и стала бороться за компенсацию. Дело, как у нас часто бывает, тянулось вот уже двадцать лет, и конца-края разбирательству по-прежнему было не видно. Каждые три месяца Фатима Би упорно приезжала в столицу, чтобы пройти маршем протеста возле здания Верховного суда, принять участие в нескольких митингах и снова вернуться в Бхопал. Десять лет назад она решила насовсем перебраться в Дели вместе с мужем и дочкой. В Мехраули они поселились в трущобе Санджая-Ганди, кишевшей беженцами из Бангладеш. Анвар Миан, супруг Фатимы, работал на цементном заводе в Махипалпуре. Судя по рассказам, это был угрюмый и нелюдимый мужчина, который пил горькую, выкуривал за день до двадцати биди [93] и был до крайности неразговорчив. В один прекрасный день он, как обычно, ушел на работу, вечером, как обычно, вернулся домой, а ночью скончался. Сердечный приступ.

93

Биди — тонкие ароматизированные сигареты: нарезанные листья необработанного табака заворачивают в лист Коромандельского черного дерева и перевязывают цветной ниткой. Чаще всего их курят представители низших классов общества.

Для Фатимы это стало серьезным ударом, ведь теперь она должна была заботиться о Чампи в одиночку. Чтобы сводить концы с концами, она даже научилась шить одежду. Как раз в это время они познакомились с моей мамой, заказавшей для меня пару-тройку рубашек. У Фатимы оказался настоящий талант. Ее рубашки сидели как влитые; ничего подобного я с тех пор не носил. К несчастью, Фатима Би тоже сражалась со страшной болезнью. Три года назад ее доконал туберкулез, и Чампи осталась одна-одинешенька. Тогда «Крестоносцы Бхопала» пришли к святилищу. Они искали семью, которая согласилась бы позаботиться о сироте за три (впоследствии стало четыре) тысячи рупий в месяц. Никто и не думал соглашаться на их предложение, покуда не появилась моя мама. Она — сама королева доброты, готовая накормить даже больную змею. Мама только взглянула на Чампи — и сразу же заключила ее в объятия, как родную дочь. Правда, не обошлось без некоторых возражений со стороны храмового руководства. Одному лицемеру-священнику, наживающемуся на ежедневных пожертвованиях прихожан, пришлось не по нраву, что мусульманскую девочку собираются приютить в индуистском святилище. Однако и мама за словом в карман не полезла.

— Что же вы за духовник после этого? — с упреком сказала она. — Разве гуманность относится только к одной религии?

И возражения сами собой умолкли. С тех самых пор Чампи живет вместе с нами, в нашей лачуге за храмом. Думаю, в каком-то смысле я могу называть ее своей сестрой. «Крестоносцы Бхопала» по-прежнему ежемесячно платят маме пособие и раз в году — третьего декабря, в День борьбы Бхопала — приезжают за Чампи. Желая привлечь внимание общества к своим проблемам, они устраивают гигантские митинги и облачаются в какие-нибудь вызывающие костюмы. В прошлом году, например, участники движения переодевались ходячими скелетами. Однако настоящая звезда любого митинга или шествия, разумеется, Чампи. Ей даже грим не нужен, чтобы напомнить людям ужасы бхопальской катастрофы.

Впервые придя в наш дом, Чампи получила от мамы обещание, что непременно будет вылечена. Ее даже показали пластическому хирургу. Тот предложил сделать операцию, но цена оказалась астрономической — триста тысяч рупий. Столкнувшись с жестокой действительностью, мы перестали

заводить разговоры о внешнем облике Чампи. Она смирилась с нашей беспомощностью, а мы — с ее несуразным видом.

И вот я пытаюсь раздуть угасшее пламя старой надежды, однако Чампи неколебимо стоит на своем.

— Не буду я лечиться на гангстерские деньги, — заявляет она, выслушав до конца мою сагу о дипломате.

— Почему обязательно гангстерские? — возмущаюсь я.

— Кто же еще мог оставить их в мусорном баке? А вдруг тебя выследят?

— Не выследят. Эти деньги теперь мои. И я, черт возьми, потрачу их в свое удовольствие.

— От шальной добычи добра не жди. Ты подумал о том, к чему это все приведет?

— Жизнь чересчур коротка, чтобы тревожиться из-за будущего.

— Для тебя — вероятно, а вот мама всегда волнуется за твою судьбу.

— Можешь сказать, чтобы больше не волновалась. С завтрашнего дня ей даже работать не придется. Того, что я раздобыл, нам троим хватит лет на сто.

— Не спеши пороть горячку и строить великие планы, — предостерегает Чампи. — Лучше тебе на какое-то время залечь на дно.

А вот это дельный совет.

— Ты права, — киваю я. — Ни одна живая душа не должна прознать о моем чемодане. Пожалуй, выжду недельку. Если за это время никто за ним не явится, можно будет вздохнуть спокойно. Тогда и начнем тратить денежки. Устроим тебе операцию…

— Я ни гроша не возьму из твоей добычи, — хмурится Чампи. — И вообще, прежде чем на что-то решиться, почему бы тебе не спросить Божьего благословения? Хотя бы сегодня сходи поклониться Шиве.

— Да при чем здесь Бог? Мы ему совершенно ничем не обязаны, — пренебрежительно отмахиваюсь я.

Чампи вздыхает:

— Я помолюсь за тебя Аллаху, прощающему грехи, изливающему на людей свои милости. «La ilaha illa huwa», «Нет Бога кроме Него», — произносит она, воздевая ладони.

Мне остается в недоумении покачать головой. Учитывая случившееся с ее лицом и глазами, эта девушка поражает меня своей верой.

— Только, чур, маме ни слова про чемодан, — предупреждаю я и бодро шагаю к главным воротам.

Сейчас понедельник, день Шивы, и в храме уже собираются верующие. Ближе к обеду очередь за даршаном [94] растянется па полкилометра.

Мехраульское святилище Бхоль-Натх было построено не так уж давно, лет двадцать назад (и наверняка с той же целью, что и большинство храмов в этом городе, — лишь бы землю занять), но быстро прославилось как место исполнения заветных желаний и сделалось объектом паломничества. Внушительный мраморный зал день-деньской переполнен толпами верующих — кто-то сидит на полу, медитируя, кто-то распевает гимны. Вот здесь по утрам и работает моя мама. Она усердно моет и натирает мраморные плиты, прочищает пристенные водостоки.

94

Даршан — ритуал получения сокровенных знаний (как правило, кратких основ того или иного учения) от просветленного мудреца.

Существует масса полезных занятий, уместных на территории храма, но лично меня больше всего привлекает одно — глазеть на девушек. Поскольку Шиву считают подателем хороших мужей, здесь не иссякает поток невест, желающих помолиться о подходящей партии. Знали бы эти цыпочки, какой завидный жених скрывается прямо за углом, за дверью кхоли номер один!

С самых тех пор как мне стукнуло шесть лет, святилище было неотъемлемой частью моей жизни. Я наблюдал за тем, как оно поднималось и расширилось. Видел, как хорошеет сад и земля прорастает деревьями. На моих глазах год от года взлетали цены на сладости [95] и цветы, жирели жрецы и торговцы.

95

Имеются в виду сладости, которые принято подносить в качестве жертвы божествам.