Шесть с половиной ударов в минуту

Пушкарёва Рить

Настоятельница жестом попрощалась со служителями ордена Риндожи.

– Идём, - Катрия протянула девочке руку, и та аккуратно взяла её за два пальца, чем вызвала у женщины улыбку. – Тебя нужно отмыть от этой грязи. А там, глядишь, и папа придёт.

Эти слова утешили малышку, и она бодрее зашагала рядом с настоятельницей.

Узкий коридор первого этажа купался в мягком свете. Следуя за Катрией, девочка зачарованно разглядывала пламя свечей.

– Жёлтый огонь такой красивый.

– И самый чистый из всех, - сказала женщина, а про себя подумала, что ребёнка, должно быть, почти всегда держали в темноте, раз она так реагирует на свет.

– Его моют?

– Ах, дитя, нет. Он в этом не нуждается. В отличие от

тебя.

Настоятельница повела девочку на второй этаж. Дважды им на пути встречались монахини в таких же серебристых рясах, как и у Катрии, но без особых нашивок. Они полушёпотом здоровались с настоятельницей и бросали любопытные взгляды на девочку. Одна даже улыбнулась. В дальней части монастыря звучало стройное пение. Каким сказочным это место должно казаться его новой гостье! Особенно сейчас, когда она вышла из леса, этой гнилой пасти векового чудовища, такая невинная и одичалая. Это хорошо, что она умеет говорить, а то некоторые спасённые дети, чьей горькой доле можно ужаснуться, были похожи на зверей.

– Здесь тепло, - поделилась девочка. – Но пусто.

– Служительницы совершают вечернюю молитву. В этой части монастыря мы можем встретить лишь несколько настоятельниц.

– Я не об этом.

Катрия ввела ребёнка в комнату и зажгла несколько свечей. Девочка неловко встала возле двери, рассматривая гобелен на невзрачной серой стене и кровать под ним.

– Тени тут мёртвые, - помолчав, продолжила девочка.

– Естественно. Это – святая обитель. Никакая потусторонняя тварь не осмелится зайти сюда, - настоятельница подумала о том, что ребёнок слишком привык быть окружённым страшными созданиями и боится встретить их здесь. – Чудовища сюда не заходят.

– Чудовища? Они существуют? Мой папа говорил, что чудовищ нет.

– Кем был твой папа?

Малышка пожала плечами. Когда Катрия предположила, что он житель одной из ближайших деревень, девочка снова промолчала. Конечно, откуда ей знать.

– Я позову служительниц. Они вымоют тебя и уложат спать, - сказала женщина. – Можешь сесть на стул. Девочка покорно опустилась на ближайший и уставилась на пламя свечи.

– Снова жёлтый огонь. Он красивее белого.

Настоятельница с силой сжала ручку двери, так что суставы захрустели. Сердце забилось в два раза быстрее.

– А ты… видела белый огонь? – с трепетом спросила женщина.

– Ага. Почти всегда.

Когда Катрия выходила из комнаты, она шёпотом молилась и благодарила Терпящую за то, что Та послала ей видение. Страшнее сборища демонов может быть только сборище демонов, располагающих нечестивым огнём. К чему бы это привело, не направь настоятельница служителей Риндожи прочесать окрестности? Страшно представить.

Глава 1.2

Воспоминания и город, мечтающий скорее уснуть

Я вижу эту картину такой: маленькая девочка, на вид лет четырёх, гневно топает ножкой, но, когда замечает, что это не работает, бросается в погоню за своим питомцем. Вернее, он не совсем питомец, но из всех определений это наиболее близкое по значению. Девочка носится по комнатке за проворным бегуном, ловко перепрыгивая через препятствия на своём пути. И вот – удача! – чарующий белый огонёк загорается на всех свечах, и питомец в ужасе замирает на месте. Этого достаточно: девочка сжимает его в своих маленьких ручках и победно потрясает добычей. А потом, по-детски наивно отчитав проказника за… хм… проказы, начинает методично запихивать его в книгу. Поначалу полупрозрачная тень пытается выскользнуть из пальцев ребёнка, но потом вдруг резко ныряет в книгу… сама. Девочка поворачивает голову и надувает губки. Ей так хотелось самой справиться с этой непокорной тенью, а он всё испортил своим появлением! Отец только насмешливо смотрит на неё и пожимает плечами, мол, не виноват, что спугнул её.

Та маленькая девочка – я в своих же воспоминаниях, а Сайтроми – первое, что я помню в своей жизни. Отец снова поменял

обличие, но я знала, что это он. Каждый раз, как я тщательно выпытывала у него, каким образом он меняет лица и почему не научит этому меня, Сайтроми напускал на себя таинственный вид и придумывал всякие небылицы. Например, что во сне ему подарил новую внешность трехголовый старик с голосом самой певчей в мире птицы. Или что он вычитал очередное лицо в книге, и поэтому оно приклеилось к нему. Правда, как я её теперь понимаю, была гораздо прозаичней. Оттого, наверное, Сайтроми при всей его прямолинейности довольно быстро вошёл в роль сказочника. Он никогда не врал, и все его выдумки сами кричали о том, что они ненастоящие, что живут только ради того, чтобы насмешить или позлить меня. Поэтому теперь мне не за что обвинять его.

Впервые я познакомилась с отцом в доме, где я, по всей видимости, родилась. Пугливые тени прыгали по стенам, оттуда перескакивали на пол и стол. Должно быть, они были родственниками моего питомца из книги. Я следила за ними, и мне начинало казаться, что тени живые и передвигаются по своей воле. И все они, будто сговорившись, обходили стороной Сайтроми, будто боялись его. Я нет. Даже когда увидела в его взгляде желание убить меня и поскорее покончить с этой неприятной историей, я была невозмутима и тиха. Возможно, я просто не могла окончательно ухватить тот крохотный лучик осознания, что дошёл до меня. Если бы я рассуждала, как взрослый человек, то непременно впала бы в панику. В этом плюс быть ребёнком – многое, воспринимаемое интуитивно, принимается за должное и не отталкивает.

И вдруг в настроении Сайтроми что-то резко переменилось. Он бросил быстрый взгляд на мою мать, сдавленную лихорадкой, достал из кармана что-то блестящее и положил на стол. Сверкающий предмет привлёк моё внимание, но я была не единственной, кого заворожила непонятная блестяшка. К столу тут же устремились проворные тени. Жадные создания! С другой стороны, мне их жаль: когда ты такой хрупкий, невольно потянешься к чему-то материальному, что поможет тебе почувствовать себя… более плотным в этом мире. Тени не решались приближаться к сверкающему предмету на столе из-за Сайтроми, а также из-за яркого пламени свечи, которое покусывало их за бока. Мне это показалось забавным.

– Смешно? – спокойным тоном спросил мужчина. – А ведь сейчас они утащат монету. Следи за ними. Особенно за этим.
– oн показал на самую проворную тень, троившуюся и снова соединявшуюся в одно прозрачное тело.

– Она их видит, - надломленный, хрипловатый голос матери до сих пор снится мне по ночам. – Разве этого не достаточно?

– Как и любая уличная гадалка.

Кажется, они говорили о чём-то ещё, но я не слушала. Я была поглощена играми теней. Мне не нравилось, что они хотели украсть блестящий предмет, поэтому забралась на стул с ногами и потянулась к нему. И тут свеча погасла. А в следующее мгновение я уже была на руках у Сайтроми, а стол полыхал, за секунды превращаясь в ничто. Белое пламя сожрало его целиком и отправилось бы трапезничать дальше, но мужчина небрежным взмахом руки его угомонил.

– А теперь? – спросила мать, кутаясь в одеяла.

– Блестяшка, - проскулила я, прощаясь с маленьким сверкающим предметом. Он не достался ни мне, ни им. Я почти чувствовала смесь разочарования и радости, которую испытывали тени… или это были мои чувства, а воображение перекидывало эти ощущения на посторонние предметы?
– Красивый огонь съел её? – спросила я, невинно хлопая глазами.

Но почему-то потеря монетки недолго волновала меня.

Я вообще была очень спокойным ребёнком. Существовало поначалу что-то, пугавшее меня, но я только крепче прижималась к боку Сайтроми, и это успокаивало. Он не боялся никого. Почему я должна быть испуганной, когда он так невозмутим? Вскоре после этого мне начало казаться, что чудовищ не существует. Ведь чудовища – это те, кого мы боимся, а я ничего не боялась.