Шесть с половиной ударов в минуту
Шрифт:
– Но я пока не хочу.
– Но так надо. Все уже спят, и тебе тоже пора отдохнуть.
Девочка протестующе вертела головой, но не вырывалась. Ей приходилось делать так, как от неё требовали.
Часто она уходила в себя и грустила. Нет, даже тосковала. Настоятельница Катрия, приглядывавшая за ребёнком, стремилась понять, что гложет девочку. Очевидно, что малышка не могла чувствовать себя счастливой после всего, что с ней случилось, а также печалилась из-за пропажи отца. Но было в её тоске что-то иное, чего женщина никогда не встречала у других детей с похожим положением. Обыкновенно найдёныши из-за того, что до этого они были в плену демонов,
– Сколько же она прожила среди демонов, раз помнит и отца, и приятную жизнь с ним? – задумывалась настоятельница.
– Возможно, не так долго, - отвечала ей наставница Арэви – восьмидесятилетняя старуха, не поднимавшаяся с постели. Именно она когда-то приютила Катрию и научила её всему, что знает. – Девочка хорошо разговаривает. Знает, как держать столовые приборы, и некоторые другие мелочи. Едва ли демоны занимались её воспитанием, а это значит, что ребёнок успел пожить среди людей и впитать в себя их обычаи.
Катрия с одобрением посмотрела на свою наставницу. Трудно поверить, что эта мудрая старушка когда-то убила своего мужа и по доброй воле отправилась в монастырь, чтобы искупить грехи. И преуспела. За годы главенствования настоятельницы Арэви обитель Терпящей заметно преобразилась в лучшую сторону. До сих пор в этом немощном теле обитал стойкий дух, пусть от той сильной и властной женщины остались лишь следы былой личности. Катрия во многом стремилась быть похожей на свою наставницу, но избегала повторять её ошибки. Она любила Арэви за то, что та стала ей второй матерью, но не обожала: порой среди чувств встречались зависть к талантам и презрение к порокам.
– Девочка совсем мало ест, - поделилась Катрия.
– Едва ли демоны устраивали ей пир, - сухие губы старухи раздвинулись в усмешке.
– Мы тоже. Трапеза монахинь скромна, но даже этого, кажется, много для этого ребёнка.
– Ты говоришь о ней, как о кукле. У девочки есть имя?
Настоятельница вздохнула и спрятала выбившиеся каштановые пряди под платок.
– Девочка называет себя тем именем. Неправильно произносить его в святой обители. Служительницы придумали ей другое. Кажется, они называют её Тиэ(1).
Арэви рассмеялась неприятным трескучим смехом и покачала головой.
– Твоё незнание имени этого ребёнка выдаёт твоё безразличие к её судьбе. Но я тебя не осуждаю. Всех брошенных любить нельзя, иначе тебя разорвёт от чувств. Да и какая этим детям разница, спасают их из-за жалости или ради престижа монастыря, если при этом им дают кров и шанс на нормальную жизнь?
Катрия гневно сжала кулаки. Она ненавидела, когда её наставница судила её поступки по своим, но и поспорить не могла, так как отчасти – но лишь отчасти – Арэви была права. Не столько жалость вынудила приютить девочку, сколько тот же устав и клятвенное обещание Терпящей помогать страждущим. Могла она, преданная дочь Её, ослушаться этих предписаний?
– Тиэ, значит? – проскрипела старуха. – Ты спрашивала
– Нет. Не думаю, что ей приятно вспоминать проведённые с демонами дни. Я спрошу потом, когда она свыкнется с новой жизнью. Хотя и не думаю, что она знает что-то конкретное.
– И служители Риндожи ничего не сказали? Бестолковые фанатики, - Арэви покачала головой.
– Lux Veritatis с каждым годом всё слабее.
Катрия не была согласна с этим. Факты говорили, что даже если один столп ордена начинал шататься, другой обязательно становился устойчивее и компенсировал недостатки первого. В этом весь Lux Veritatis – неизвестно, какая сила была в состоянии разрушить все три ветви этой, казалось, всесильной фракции.
– Мы – церковь Терпящей – мирная сила, - в который раз убеждала Катрия. – Но не всегда можно полагаться лишь на мир. Приходится прибегать к воинствующим силам, чтобы восстановить равновесие.
– Равновесие? Ты сама веришь, что в этом мире оно возможно?
– Конечно. Разве не в этом суть нашего существования – поддерживать Клепсидру в том состоянии, в котором она находится сейчас? Нельзя позволить Часам перевернуться, иначе наступит Хаос.
– Возможно. Но я, если честно, уже слишком стара, чтобы верить, будто от наших муравьиных потуг что-то меняется, - проворчала наставница.
Катрия снова сжала кулаки. Арэви к девятому десятку утратила либо веру, либо разум. Хорошо, что подобные разговоры старуха позволяла себе только в присутствии любимой ученицы. Раз или два в неделю Катрия приходила к своей наставнице и вела с ней беседу, а потом снова возвращалась к повседневным делам. Ничего не менялось в установленном расписании. И это нравилось женщине: она любила стабильность, это приносило ей спокойствие и уверенность в завтрашнем – да и любом – дне. Отправиться на молитву, провести занятия с молодыми служительницами, проверить, хорошо ли наведён порядок в стенах монастыря, снова помолиться, удостовериться, что все живут благополучно и никто ни в чём не нуждается, переговорить с некоторыми настоятельницами, помолиться…
– Вы нашли моего папу? – постоянно спрашивает маленькая девочка, и это тоже стало частью ежедневного ритуала.
– Нет. Нужно ещё немного подождать, - неизменно повторяет Катрия заученную фразу.
– Жаль, - малышка вздыхает и опускает густые ресницы. Она ещё долго будет спрашивать.
Эту девочку сильно полюбили в монастыре. Она стала самой юной его обитательницей за последнее десятилетие, и у большинства представительниц она смогла пробудить материнские чувства, которые им было не дано познать в их жизнях. Некоторые молодые монахини угощали её пряниками из своих запасов, а женщины постарше помогали ухаживать и обучать её. Главной «нянечкой» была назначена служительница Ралалья, но и другие, в том числе и настоятельница Катрия, каждый раз проверяли, чтобы девочка была умыта и причёсана, съедала всё, что ей приносили, и исправно посещала чтение молитв.
– Вы что-то заберёте у меня? – однажды спросила малышка.
Служительница Ралалья, которая в тот момент читала ей молитвенник перед сном, удивлённо воззрилась на ребёнка.
– Что ты имеешь в виду, дорогая?
– Отец говорил, что люди ничего не делают просто так. Они что-то забирают у тебя. А вы… я живу у вас уже давно, и вы пока не говорите, что я должна вам дать.
– Ох, Тиэ, - рассмеялась служительница. – Что ты такое говоришь? Подумай сама: неужели твой отец тоже что-то отбирал у тебя за то, что кормил и одевал?