Шестая станция

Разгон Лев Эммануилович

Поодаль от них стояли и пересмеивались девушки. Где-то неподалеку кто-то на гармошке повторял все время один и тот же отрывок мотива: «Ах, зачем эта ночь…»

Завидев приезжих, деревенские ребята замолкли. На Романа и Мишу вопросительно и затаенно смотрели. От ограды отделился человек и подошел к приезжим. Догадаться, кто он, было волховстроевцам нетрудно. На огромном и могучем торсе торчала маленькая голова с приплюснутым крошечным носиком и узенькими смеющимися глазами. Длинные руки как-то беспомощно свисали вдоль туловища.

— Ну вот

и хорошо, что приехали на праздник, — весело сказал Евсейка. — Хоть погуляем вместях. Всех дел все равно не перевернешь, вам дали отпуск от работы, давайте, что ли, погуляем? А то Иван как старый хрыч сурьезный. А когда же погулять, как не по молодости? Вы это как считаете? А у нас сегодня вечерком меро-меро-меро-приятие, вот!

— А как же! — засмеялся не отстававший от Дивова русый парень. — Славкино политлото! Всем приказано быть в клубе!

— Эге, — подтвердил Евсейка. — А потом — к Зотихе…

Вечером и днем

Недаром вечером с ребятами не было Твердислава Макарова! Опорный клуб села Близкие Холмы был настолько прибран и чист, насколько только это было возможно для безнадежно грязного и холодного сарая. На подметенном полу не было больше груды подсолнечной шелухи, от раскаленной печки шло тепло, длинный и кривой стол накрыт мятым кумачом. Твердислав в расстегнутой бекешке сидел во главе стола. Перед ним лежала большая расчерченная картонка и кучка криво нарезанных, грязных картонных фишек. Вокруг стола сидели комсомольцы, в дверях, заложив длинные руки за спину, стоял Евсей Суходолин и переговаривался с девушками. Ни одна из них не переступала порога клуба, ни девушки, ни Евсейка не обращали внимания на то, что делается за столом.

Макаров заглянул в лежащую перед ним бумажку и закричал:

— Вопрос девятый! За что борется Коммунистический интернационал? Ну? Что же вы? Васюня, давай ты!

— За революцию, конечно… — неуверенно ответил тот самый русый парень, который недавно легкомысленно отнесся к удивительной игре комсомольского секретаря.

— Неверно! Кто еще?

— За свержение буржуазии… — послышались нестройные голоса. — За диктатуру пролетариата… За коммунизм…

— Ничего подобного! — укоризненно покачал головой Макаров. — За интересы пролетариата, вот как! Читать надобно политлитературу!

Макаров всмотрелся в картонку, нашел нужный номер и удовлетворенно положил фишку. Затем он вытащил другую, посмотрел снова в бумажку и торжественно провозгласил:

— Вопрос тринадцатый! Кто был Фома Кампанелла? Давай, давай, ребята! И чтобы правильно было!..

На этот раз комсомольцы долго молчали, прежде чем послышались робкие ответы.

— Китайский генерал… Вождь итальянской молодежи…

— Английский король! — радостно выкликнул кто-то.

Макаров недовольным помахиванием руки отводил неудачные ответы. Наконец, очевидно потеряв надежду на то, что ближнехолмские комсомольцы не ударят лицом в грязь перед гостями, он встал и, заложив руки за спину — наверное, так кто-то делал

в укоме, — сказал:

— Как же это не знать про такого исторического товарища!.. Защитник трудящихся — вот кто был Фома Кампанелла!..

Миша Дайлер вдруг стремительно встал из-за стола, злобно толкнул ногой табуретку и побежал к двери. Все обернулись ему вслед. Роман тихо встал, аккуратно отодвинул табурет и неторопливо вышел на улицу. Миша стоял, уткнувшись лбом в стену, бил ногой по слежавшемуся сугробу и мычал от ярости. Он быстро повернулся к Роману:

— Сейчас я этому идиоту двину в глаз! Я не могу больше слышать и видеть это! Он что, не только дурак, но и нанят, что ли, дураками? А может, не только дураками? А?

— Давай, давай, бей его! Вот будет смычка города с деревней! Жаль, ребята не увидят такое, только в газете прочтут… А это уж не то! А что ты, Миш, уж так красиво показываешь, что все деревенские комсомольцы дураки безграмотные, а мы с тобой такие, дескать, умные, грамотные, нам на вас и смотреть даже противно… и презираем мы вас, темных…

— Так я ведь не ребят презираю, а дурака этого в бекешке.

— Нет, Мишка, ты их не уважил, показываешь, что не ровня им: они, дескать, терпят по своей малограмотности, а я так не могу. А они не глупее нас. Ну, знают, конечно, поменьше. Так не в этом же дело. Мы им приехали помочь как товарищи, как равные, понимаешь…

— Ах, да понимаю я, Ромка, все! И стыдно, что не стерпел, но и терпеть тоже невозможно! Давай сегодня после этого цирка устроим собрание…

— А какие у тебя права есть собрания устраивать? Мы же не из укома, а гости, шефы, значит. Нам с ребятами надо поговорить, тут, по-моему, ха-а-арошие ребята есть, вот как Ваня Дивов. А потом, мне кажется, что представление сегодня не кончится на политлото. Ты же слыхал, что Евсейка говорил про Зотиху… Наверное, после такой скукоты все туда и повалят…

— Правильно, и пойдут все, да и вы, городские, туда же пойдете, и притворяться нечего вам… Тоже небось хлебом не корми, а дай погубошлепить…

Волховстроевцы обернулись. Возле них стояла та самая смешливая девушка в плисовом жакете, что сегодня днем так ославила бедного Твердислава. Она с интересом слушала спор Миши и Романа, а потом, видно, не выдержала и вмешалась…

— Тебя Дашей зовут? — с внезапным оживлением спросил Миша.

— Ну, Дарьей, да!

— А ты чего стоишь у дверей и не идешь в клуб?

— Нужно мне очень слушать, как Славка ребят мурыжит своим лото! Да если я зайду, у Славки и вовсе все из головы вылетит, а там и так небогато…

— А ты, Даша, не комсомолка? Чего же так? Такая смелая дивчина, никого не боишься, ни бога, ни черта, ни Славы, ни нас с Романом, а в комсомол, наверное, боишься… Мол, что скажут, и все такое?

— Да уж есть кого бояться! Меня Макаров как улещивал — в уезд отвезу, на конференцию… Очень надо, если там все такие, как он!

— А кроме Макарова, тут нет, что ли, парней хороших, комсомольцев?