Шевалье де Сент-Эрмин. Том 1
Шрифт:
Трое пленников восхищенно вскрикнули, и к ним присоединился ликующий возглас Дианы. Добыча была в ее руках, никому из четырех главарей не удалось уйти.
Тем же вечером, выполняя обещание, данное Кадудалю, она отправила сто тысяч франков в Бретань.
Грабители оказались за решеткой, и на этом миссия Ролана заканчивалась. Он отправился к первому консулу, затем выехал в Бретань, провел с Кадудалем переговоры, но так и не смог убедить его перейти на сторону республики, вернулся в Париж, затем сопровождал Бонапарта в Итальянской кампании и
Что до Дианы, то ее душа так сгорала от ненависти и так жаждала мести, что она не могла не насладиться ею до конца. Судебный процесс начался незамедлительно, и все говорило о том, что он не затянется и завершится казнью, которую она не собиралась пропустить.
Я был в Безансоне, когда мне стало известно об аресте моего брата, и я помчался в Бург-ан-Бресс, где проходили судебные заседания.
Началось следствие.
Всего заключенных было шестеро: пятерых взяли в плен в пещерах, шестой добровольно присоединился к пленным. Двое из них были так серьезно ранены, что умерли вскоре после ареста. Остальных должен был судить военный трибунал, который приговорил бы всех к расстрелу.
Но тут вышел новый закон о передаче политических дел гражданскому суду, а гражданские суды приговаривали к гильотине. Гильотина оскорбительна, тогда как расстрел не наносит урона чести. Перед лицом военного трибунала пленники признались бы во всем. В гражданском суде они все отрицали.
Задержанные под именами Ассаса, Адлера, Монбара и Моргана, они заявили, что не знают таких имен и представились как:
Луи-Андре де Жайя, родом из Баже-ле-Шателя, департамент Эн, двадцати семи лет;
Рауль-Фредерик-Огюст де Валансоль, родом из Сент-Коломбы, департамент Рона, двадцати девяти лет;
Пьер-Огюст де Рибье, родом из Боллены, департамент Воклюз, двадцати шести лет;
и Шарль де Сент-Эрмин, родом из Безансона, департамент Дуб, двадцати четырех лет.
XVIII
ШАРЛЬ ДЕ СЕНТ-ЭРМИН (2)
Заключенные заявили, что намеревались присоединиться к армии, которую г-н Тейсонне собирал в горах Оверни; но они решительно отвергали какое-либо свое отношение к грабителям дилижансов Ассасу, Адлеру, Монбару и Моргану. Они могли смело утверждать это, так как на дилижансы всегда нападали люди в масках, и только раз удалось увидеть лицо одного из главарей — это было лицо моего брата.
При нападении на дилижанс, двигавшийся из Лиона в Вену, мальчик десяти-двенадцати лет, ехавший рядом с кондуктором, вытащил у него пистолет и выстрелил в Соратников Иегу.
Кондуктор, предвидя нечто подобное, на всякий случай всегда оставлял свой пистолет незаряженным. Однако мать мальчика не подозревала об этом и от страха за сына потеряла сознание.
Мой брат тут же поспешил на помощь несчастной женщине, дал ей понюхать соли и попытался успокоить ее. Но она билась в истерике и в какой-то момент задела маску Моргана. В общем, она могла запомнить лицо Сент-Эрмина.
Но благодаря огромной симпатии,
Правда состояла в том, что никто не пострадал от их нападений, а что касается казенных денег, то они ровным счетом никого не интересовали, и никто не предъявил на них своих прав.
Дело шло к оправданию, когда председатель суда ни с того ни с сего вдруг обратился к даме, упавшей в обморок:
— Сударыня, не соблаговолите ли вы сказать, кто из этих господ был так галантен, что не отказал вам в помощи, в которой вы остро нуждались в вашем состоянии?
Дама, застигнутая врасплох столь витиевато поставленным вопросом, подумала, что в ее отсутствие выявились новые факты и что теперь ее признание лишь вызовет интерес и сочувствие к обвиняемому, и она указала па моего брата:
— Господин председатель, это господин граф де Сент-Эрмин.
Алиби всех и сразу было разрушено, ибо главным образом оно основывалось на том, что никто никогда не видел их лиц. И все четверо оказались в руках палача.
— Черт возьми, командир, —произнес Жайя, налегая на слово «командир». — Это наконец отучит тебя от галантности.
Торжествующий крик раздался в зале суда: Диана де Фаргас радовалась победе.
— Сударыня, — мой брат поклонился даме, узнавшей его, — только что одним ударом вы снесли четыре головы.
Поняв свою ошибку, дама упала на колени и стата молить о прощении. Слишком поздно!
Я находился в зале суда и почувствовал, что теряю сознание. Ведь я нежно любил своего брата, он был дорог мне, как отец.
Подсудимым теперь нечего было терять, они перестали все отрицать, спокойно и даже весело во всем признались, и в тот же вечер их осудили на смертную казнь.
Трое подсудимых наотрез отказались подать прошение об обжаловании приговора, и только Жайя во что бы то ни стало требовал соблюсти букву закона. И дабы его товарищи не подумали, что это лишь предлог, за которым скрывается страх, он признался, что в него влюбилась дочь тюремного смотрителя, и потому он надеялся за те полтора-два месяца, которые уйдут на обжалование, устроить всем побег. Трое молодых людей перестали противиться и подписали кассацию.
Поверив в возможность побега, они всей душой возжелали вернуться к жизни. В душе они не боялись смерти, но гибель на эшафоте была противна их чести. Жайя позволили действовать на благо всей компании и, пока он покорял сердце девушки, решили по возможности жить в свое удовольствие.
Кассация не давала никакой надежды на отмену приговора: первый консул дал ясно понять, что хочет любой ценой уничтожить все шайки и навсегда избавить от них страну.
Я испробовал все средства, исчерпал все слова, чтобы повидаться с братом, но все было напрасно.