Шиворот-навыворот. Глеб и Ванька
Шрифт:
Оказавшись на улице, Глеб потянулся расстегнуть куртку — воздух, действительно, был очень теплым — но вовремя сообразил посмотреть на окна своей квартиры. Конечно же, за стеклом виднелось мамино лицо. Пришлось, как примерному сыну, топать до угла, обливаясь потом, и только потом сорвать с головы дурацкую шапочку, расстегнуть куртку (а, заодно, и кенгуруху) и красиво выпустить поверх джинсов футболку. Вернув себе нормальный вид, Глеб расслабился и спокойно зашагал в сторону поликлиники. Идти было не близко — пять остановок — но ждать автобуса, платить за проезд… Да и прогуляться
Впрочем, хорошее настроение быстро исчезло. Что-то было не так. Глеб принялся вертеть головой по сторонам. Дома, голые деревья, киоски, машины… Стоп! Три ларька, находящиеся в поле зрения оказались закрыты. Машины… Припаркованных сколько угодно, а вот движущихся… Одна. И людей почти нет. И что-то еще. Воздух! Он пах совершенно неправильно. Глеб принюхался и с удивлением понял, что пахнет… ничем. Нос не улавливал привычной смеси выхлопных газов, бензина, приторного запаха, наплывающего от кондитерской фабрики через дорогу, аромата свежей выпечки из магазина справа. Стало неуютно. В груди закопошилось беспокойство. «Неужели это из-за меня? Но я-то выздоровел! И родители, и Ника!» — с отчаянием подумал Глеб.
Терзаясь чувствами вины и страха, он, не получая больше удовольствия от прогулки, дошел до поликлиники. Дернул большую железную ручку. Дверь не поддалась. Глеб потянул сильнее. И только тогда обратил внимание на листок, висящий прямо перед носом:
«В связи с эпидемиологической ситуацией в городе поликлиника временно закрыта. Адрес ближайшей детской поликлиники… Телефон детской неотложной помощи… Администрация».
Он несколько минут постоял, разглядывая объявление. В душе боролись радость и страх. Радость — потому что не надо проходить сложную и неприятную процедуру посещения врача. А страх потому, что происходящее не нравилось ему все сильнее. Глеб вздохнул и повернулся спиной к двери…
— Мальчик! Подожди! Постой!
Из-за угла поликлиники к нему бежала молодая женщина, отчаянно размахивая руками. Вид у нее был несколько безумный — волосы торчат во все стороны, расстегнутое пальто наброшено прямо на линялую футболку и шорты, на ногах — домашние тапочки. Глеб невольно попятился.
— Подожди! У тебя есть телефон?! Позвонить… У меня ребенок заболел! А поликлиника закрыта! Я неотложку вызову. Мой разрядился, как назло! Пожалуйста, мальчик!
— Вот, — Глеб, все еще сомневаясь, протянул мобильник. — А чего из дома-то не позвонили?
— Да занято везде! — воскликнула женщина, сверяясь с объявлением и торопливо нажимая кнопки. — Думала — сбегаю быстренько, узнаю, в чем дело. А тут такое. Алло! Алло! Врача можно вызвать? Температура тридцать девять и восемь… Четыре года… Да… Нет… Да, но… Но вы же… Подождите!
Женщина уставилась на экран телефона. Подняла растерянные глаза на Глеба:
— Бросили трубку. Сказали жаропонижающее давать. Говорят — некому ездить на обычные вызовы, только к тяжелым выезжаем. Что же это? Ведь ребенок же…
— Вы не волнуйтесь, — неуклюже попытался он успокоить женщину. — Я тоже болел. Только вчера выздоровел. Температура за сорок была. А сейчас все в порядке.
— Да.
— Не за что, — проговорил ей в спину Глеб.
Он сунул телефон в карман и, тяжело шаркая ногами, потащился домой. Настроение было ужасным. Окончательно стало понятно, что в охватившей город странной эпидемии виноват именно он. По пути Глеб машинально отмечал свидетельства наступившего хаоса: черные языки копоти, высовывающиеся из окна на третьем этаже; машина, влетевшая в газетный киоск; еще три машины, разбитые и брошенные посреди дороги; жуткий собачий вой, несущийся из какой-то квартиры.
Нестерпимо хотелось выговориться, обсудить с кем-нибудь все случившееся. Глеб вдруг очень ясно представил себе Пашку, по которому успел ужасно соскучиться. На ходу достал мобильник и, не слишком рассчитывая на успех, набрал Гнома. На десятом гудке в трубке щелкнуло, и механический голос сказал: «Абонент не отвечает или находится вне зоны доступа». Глеб завернул за угол и столкнулся с Пашкой. Тот стоял посреди тротуара в одном спортивном костюме и тапочках и крутил нечесаной башкой.
— Гном! — обрадовано завопил Глеб. — Ты чего тут делаешь?
— А как это я сюда попал? Опять твои шуточки? — спросил Пашка простуженным голосом.
— Какие?
— Вот такие. Лежу себе смотрю телек, болею, никого не трогаю. Хотел поесть чего-нибудь, открываю дверцу холодильника и бац — уже на улице! Ты совсем офигел, да? А если бы я в это время под душем стоял?
— А чего ты сам к телефону не подходишь?! Звоню-звоню ему. И труба выключена!
— Да я ж болел! Вчера только очухался. А деньги на мобильнике закончились.
— А домашний?
— Тут вообще прикол! Мать в неотложку звонила — когда у меня температура поднялась до сорока — а ей там сказали, что не поедут. Она телефон об стенку и шарахнула. В гневе. Вдребезги!
— Да-а… — протянул Глеб, вспомнив женщину у поликлиники. — Ладно, прости, я сам не думал, что так выйдет. Пошли домой. Куртку дать?
— Обойдусь.
Они торопливо зашагали в сторону Пашкиного дома. Гном жил совсем рядом со школой. По пути Глеб с нездоровым любопытством выискивал метки, оставленные на лице города эпидемией. Так трогаешь языком больной зуб — острый укол боли, искреннее намерение оставить зуб в покое и через минуту язык тянется туда же. Обнаружилось: три обгорелых окна, пять разбитых машин, огромная, окутанная густым облаком испарений, лужа на тротуаре (прорвало трубу) и закрытый магазин с разбитыми витринами, ощетинившимися осколками.
— Чего происходит-то? — спросил Пашка. — Три дня из дому не выходил и нате, пожалуйста.
— Это я!
— Чего ты?
— Ну, это все… устроил… Эпидемию эту, жару аномальную. Это из-за меня аварии и закрыто все: поликлиника, магазины.
— Жуть! Как ты умудрился?
— А тебя как на улицу вытащил? Так же. Помнишь, Ольга Анатольевна тебя с урока выгнала?
— Ну…
— Я тогда разозлился — ужас! Даже представил, что она… Ну… Помирает, в общем. Потом испугался и остановился. Вроде.