Шиворот-навыворот. Глеб и Ванька
Шрифт:
— Сейчас ты позер. Ты даже не знаешь, что такое боль, что такое настоящие чувства. Все это — слипоны, челка, значки — детский сад, игрушки! Позерам тут делать нечего. Хочешь стать тру, как Злюка?
Ванька посмотрел на Люку, она ждала ответа, и он знал, что от этого зависит, будут ли они и дальше друзьями.
— Ну… Допустим, хочу, — неуверенно сказал Ванька.
— Допустим или хочешь?
— Хочу!
— Тогда сегодня я посвящу тебя в эмо! — торжественно сказал Ангел.
— А что для этого нужно делать?
— Выпустить свои
Темный Ангел выхватил плюшевых котят, которые Люка все еще сжимала в руках, и бросил в огонь. Люка ахнула. Розовый мех вспыхнул, почернел, огонь безжалостно корежил игрушечные тела.
— Ты зачем это сделал?! — вскочил Ванька.
— Что ты чувствуешь?! — заорал Ангел. — Злость? Боль? Грусть? Выпусти их наружу, кричи, плачь! Делай что угодно, только дай волю эмоциям.
Больше всего Ваньке хотелось повалить этого столичного выскочку на землю и отмутузить так, чтобы он подавился своей стальной штангой. Он не знал, что ему делать, его прошлый опыт не годился в этой ситуации. Все это посвящение казалось гораздо большей глупостью и ребячеством.
— Кричи, Видимка! — умоляюще попросила Люка, черные круги потекли на розовые, разгоревшиеся от костра щеки. И он закричал. Не из-за игрушек. Котят было жалко, но Люку гораздо жальче, потому что она в упор не видела, какой болван этот Ангел.
— Думаешь, обманул меня? — спросил эмобой. — Не выйдет, я тебя насквозь вижу. Это фейк, а мне нужно настоящие чувства.
Он что-то быстро достал из кармана и сунул Ваньке в руку. Это был швейцарский армейский ножичек.
— Режь вены, — сказал Ангел. — Докажи, что не боишься смерти. Покажи всем свою боль.
Ванька и раньше видел бледные тонкие шрамы на Люкиных запястьях. Она прикрывала их напульсниками или фенечками. Значит, она тоже это делала?
Ванька боялся крови, от одного вида ему становилось плохо, он никогда не мог понять, зачем сознательно причинять себе боль.
— Я не буду, — сказал он.
— Значит ты позер! Пшел вон отсюда! — презрительно сказал Ангел.
— Слабак! — выкрикнула Мяффка. — Вон!
Остальные подхватили, дружно скандируя:
— Вон! Вон! Вон!
Искры столбом взвивались в фиолетовое промозглое небо, плясали светлячками между Ванькой и его недавними друзьями. Над головой, как умирающее животное, взревел поезд. Голоса ребят растворились в ритмичном стуке колес. По ту сторону костра они прыгали, хлопали в ладоши, смеялись, синхронно открывая рты, как взбесившиеся марионетки. Разве может быть весело, когда кого-то травят?
Куклы, вдруг понял Ванька, вот почему он говорил, что мы лишь куклы. Даже Люка…
Это неправильно, и я вам докажу!
Не понимая, что делает, Ванька полоснул ножом по запястью. Боли не было, только сердце отчего-то забилось в ладони, точно собиралось выскочить из руки вместе с кровью. Ножичек упал на траву. Ванька почувствовал, как к горлу подкатила дурнота, лоб покрылся
Тот выждал, пока поезд не промчался у них над головами. Стало тихо, только бродячие псы вяло перелаивались друг с другом. Ангел покачал головой:
— Ты все-таки боишься открыться, боишься боли. Я тебе помогу. Держите его! — приказал он.
Четыре пары рук вцепились в Ваньку с обеих сторон.
— Кити, иди ко мне! — властно приказал Темный Ангел. — Смотри, Невидимка. Смотри и дай волю чувствам.
Он притянул к себе Люку и поцеловал ее. Она покраснела еще больше, даже уши стали пунцовыми, но не сопротивлялась. Даже, наоборот, стала в его руках безвольной тряпичной куклой. Ангел мог бы сейчас сделать с ней все, что захочется: бросить, порвать, сжечь в костре как розовых котят. «Она бы все стерпела, потому что… — вдруг понял Ванька — потому что когда-то он, этот капризный ребенок, уже сломал ее. А теперь пытается сломать его».
Только Ванька терпеть не стал. Он задергался, вырвался из цепких рук и бросился в темноту, чтобы никто не увидел его слез.
Пронизывающий холодный ветер трепал челку, пытался забраться за воротник, выдувая последнее тепло из куртки. Ванька подошел к самому краю и заглянул вниз. Люди, похожие на мурашей, суетились, бежали по своим делам. И ни одному человеку в этом мире не было до него дела. От бездны в шестнадцать этажей его отделял лишь невысокий, едва до колена, парапет.
Люка позвонила через три дня.
— Как ты? — спросила она.
Ванька не знал, что сказать.
— Ангел сказал, что ты теперь тру эмо, потому что знаешь, что такое предательство, — сказала она и тоже замолчала. Ванька умирал, слушая, как она дышит в трубку. — Ты меня прости, Видимка, — выдавила, наконец, она. — Мы с ним целых пять месяцев дружили. Потом он уехал учиться и не писал совсем. И не позвонил ни разу. А теперь вернулся, и…
— Теперь я не нужен, — закончил фразу Ванька и сбросил вызов.
«Прыгай! — звала бездна. — Ты нужен мне». Холодный воздух был упругим, как во снах, в которых он летал. На мгновение показалось, что если он сделает шаг, то не упадет вниз, а взлетит. Улетит от всех. И тогда они увидят! Они вспомнят о нем, пожалеют…
От того, что он долго смотрел вниз, закружилась голова. Бездна вдруг надвинулась так быстро, точно хотела вцепиться в него. Ванька испугался, сделал шаг назад и быстро сел на крытую рубероидом крышу, чтобы не потерять равновесие. В глазах зарябило, и картинка вдруг раздвоилась. Ванька помотал головой, но видение не исчезло — вот он один на пустой крыше, а вот он же сидит в какой-то комнате в окружении каких-то непонятных людей, серых, точно выцветшие тени или призраки. И все они смотрят на него, точно чего-то ждут.