Шкатулка императора
Шрифт:
У Николая язык не поворачивался называть Машеньку клиентом. Он даже в отчетах и беседах с начальством величал ее не иначе как Марией Михайловной, что вызывало ироничную ухмылку у коллег и молчаливый взгляд у руководства. Сам же объект охраны то официально обращался к нему на «Вы» и холодным тоном просил не мешать переговорам, то нарочито откровенно заглядывал в глаза, когда им случалось быть наедине. Когда же выпадала возможность прогуляться по ночному Питеру, клиент вдруг прижимался упругой грудью к натренированным в рукопашном бою мышцам, внося невообразимую сумятицу в мыслительный процесс отставного офицера.
Впрочем, сегодняшнее утро не предвещало
Краем глаза Николай заметил, как погасла на пульте лампочка, сигнализирующая об открытом окне в спальне квартиры на третьем этаже, потом моргнула лампочка входной двери, и дом заполнился равномерным постукиванием каблучков. В старинном особняке во время реконструкции не решились монтировать лифт, оставив шикарную лестницу в том виде, как она была задумана архитектором пару веков назад. Было еще рано, и дом на Садовой не проявлял признаков жизни, поэтому эхо, сопровождавшее каждый шаг по мраморным ступеням, пробегало в пролете широкой лестницы до самого потолка и возвращалось обратно, стихая у массивных дверей парадного. Внезапно каблучки зачастили, словно соревнуясь с эхом, а потом и вовсе остановились, прислушиваясь, когда звуки постепенно исчезнут. Так могла ходить только Машенька, и у нее было явно не деловое настроение.
– Доброе утро! – Николай не решился назвать ее по имени.
– Доброе, – она застыла на последней ступеньке, слегка опираясь о резные перила.
– Вы сегодня очаровательно выглядите.
– Только сегодня?
Бывший офицер окончательно смутился, опуская восторженный взгляд. Эта женщина обладала удивительной силой, которой он беспрекословно подчинялся. Силой, с которой не хотелось бороться, которой было так сладостно уступать, осознавая себя частью ее владений, то есть почти ее частью.
– Коленька, у вас красивая форма ушей, просто идеальная, но иногда они становятся розовыми, как у первоклашки.
Она подошла ближе и остановилась в двух шагах от мужчины, чтобы не смотреть на него снизу вверх.
– Это, чтобы лучше слышать вас, Мария Михайловна, – парировал он, не поднимая взгляда.
– Перестаньте дуться и возьмите меня под руку, – скомандовала блондиночка.
– Я забыл кремовые перчатки.
Она рассмеялась так звонко, что эхо взметнулось под самый потолок спящего дома и тут же рванулось обратно, пытаясь вырваться на Садовую, по которой сонно тащились какие-то машины и еще не полностью проснувшиеся пешеходы.
– Коварный! – Маша напустила на себя игривую строгость. – Все помнит и молчит. Нет, мне нужно держать уши востро.
– Ну, с моими им не сравниться.
Оба прыснули, стараясь сдержать смех, а Маша и вовсе прикрыла рот ладошкой, встряхивая другой, словно к ней что-то прилипло. Это было так комично в исполнении той, что часто играла роль строгой директрисы, что Николай расхохотался во всю
– Идемте! – подхватила его Маша под руку, увлекая за собой. – Мы весь дом переполошим.
– У них, – Николай просто не мог выговорить фразу. – У них уши не такие чуткие.
Их смех заполнил все парадное и, словно толкаясь со своим же эхом, покатился по широкой лестнице вверх. Звонкий женский и низкий мужской, они переплетались и кубарем неслись наперегонки. Напоминая простую истину, что только в детстве мы позволяем себе безрассудные импульсивные поступки, а позже лишь наши взгляды и голоса допускают это.
На улице они немного успокоились, но все еще сдерживали порывы смеха, так неожиданно сблизившего их. Маша вдруг ощутила себя такой счастливой, что беззастенчиво прижалась к Николаю, доверительно прислонив хорошенькую голову к его плечу. В тот момент ей было все равно, увидит ли кто-то из окон дома на Садовой ее счастливое лицо, прижатое щекой к светлой рубашке с коротким рукавом. Она даже прикрыла глаза в подтверждение этой мысли, промелькнувшей в вечно бодрствующем сознании женщины. Очень редко в последнее время Мария Михайловна позволяла себе такое безрассудство на людях, но сегодня. Сегодня что-то случилось с ее планами, распорядками и прогнозами, что-то вторглось в ее строгую жизнь, легко разорвав незримую паутину условностей, которая как-то сама собой переплелась между ней и этим сильным открытым мужчиной.
– Машину брать не будем? – с надеждой в голосе спросил он.
– Нет-нет, – она доверительно коснулась ладонью его запястья, словно старалась удержать. – Сегодня никаких встреч. Прогуляемся до офиса.
Николай кивнул, явно сдерживаясь, чтобы не спросить еще о чем-то. Он почувствовал то неуловимо особое отношение, промелькнувшее между ними, и прислушивался. Как это свойственно большинству мужчин, рациональное в их сознании требовало каких-то конкретных объяснений. Он сосредоточенно молчал, стараясь вникнуть в суть происходящего, а она счастливо улыбалась, ни о чем не думая. В этом проявлялось великое различие между ними, так незаметно влекущее друг к другу. Когда достаточно вдохнуть толику чего-то насыщенного и ощутить себя в чужой власти. Следом за блондинкой и мужчина перестал следовать привычной осторожности, которая, словно инстинкт, охраняла его от беды.
– Зайдем к крестной, – почти утвердительно произнесла она.
Он молча кивнул, понимая, что речь идет о церквушке в Апраксином дворе, куда Маша иногда заходила в сопровождении кого-нибудь из охраны. Обычно это бывало вечером, после сложных переговоров или рискованных сделок, чтобы попросить помощи у заступницы. В таких случаях мужчины оставались в сторонке, деловито поглядывая на прихожан, толпившихся в храме, и не мешали директрисе.
– Только вместе пойдем. Ладно?
Их взгляды встретились, говоря гораздо больше, чем можно было бы объяснить словами. На таком языке общаются близкие люди, сообщая суть сказанного не смыслом, а интонацией фразы.
– Ты, – он споткнулся, перешагивая барьер официозности между ними, но потом радостно добавил. – Такая классная сегодня!
– Как классная дама? – она хихикнула, удивляясь этой безудержной радости, переполнявшей ее с утра. – Извини, сама не пойму, что это на меня нашло.
– Ага. За уши так надрала, до сих пор горят.
Он не успел договорить, чувствуя как Маша, обхватив руками его шею, подпрыгнула и звонко чмокнула в ухо. Если бы кто-то из соседнего двора выстрелил из гранатомета, эффект был бы меньшим.