Школа одаренных переростков
Шрифт:
— Вопрос терминологии, — холодно возразил из-за стены белобрысый. — Можно назвать это оптимальным вариантом поведения в экстремальной ситуации. А за божью коровку кому-то придется ответить.
— Между прочим, — заметил Олег, — это относилось не только к тебе. Алексей имел в виду, что все мы здесь божьи коровки.
— Или попросту трусы! — сказал я сердито. — Занюханные конспираторы! Не знаю, как вы, а я не собираюсь сидеть сложа руки.
— А что ты собираешься делать? — спросил Олег.
— Подойду
— Кто гражданин? — вскинулся Юрка. — Иванов гражданин? Во дебил. И этого дубаря еще кто-то сообразительным называл. Тебе же русским языком объяснили: не человек он, а инвентарь, оборудование. Вроде унитаза. "Гражданин унитаз, где производили вас? Если вы унитаз иностранный, лучше буду ходить я…"
— Ну ты, поэт, — остановил его Олег. — Не увлекайся.
— А что? — веселился Юрка. — Я ничего плохого не говорил. "Если вы унитаз иностранный, лучше буду ходить я в ванной". Каждый понимает в меру своей испорченности.
Я мог бы объяснить наглецу, что сказал «гражданин» намеренно: мы ведь не обязаны раскрывать перед анонимами все наши карты.
Но решил промолчать: хочется человеку думать, что кругом дураки, — пускай думает.
— У меня тоже вопрос к предыдущему докладчику, — подал голос Денис. — Мне послышалось слово нас: "Требуем вернуть нас на родину". Кого это вас? Интересно узнать.
— Вас— это нас, — пояснил я. — Всех нас.
— А мы тебя в защитники не нанимали. Говори за себя.
— Тогда уж ты тоже.
— Что тоже? — не понял белобрысый.
— Ты тоже не говори слово мы.
— Хорошо, я скажу за себя. Лично я на родине ничего не потерял. У меня там больше никого нет. Возвращаться туда я не собираюсь. И думаю, что я такой не один.
Ну, что на это можно было сказать? Раньше Диня пел по-другому. Значит, хрупкая Леночка оказалась сильнее.
— А кстати, где Лена? — спросил я. — Почему она не подключается к нашему разговору?
— Она не хочет, — ответил Дмитриенко. — Ей всё это лилово.
73
И вновь над нами, как говорили в старину, пролетел тихий ангел.
Я буквально чувствовал толстую матово-белую полусферу, нависшую над крышей общежития, над темными пальмами, над моей головой.
Мама, газетный киоск у перекрестка, огни магазинных витрин, снежные кучи вдоль тротуаров — всё это было где-то далеко… или нигде, как мираж.
— Телевизор работает? — спросил я.
Откликнулась дистанционная Соня.
— Что? Телевизор? Сто лет не включала.
Олег протянул руку, не глядя
Минуту мы с ним смотрели на темный экран, потом он засветился голубым… Пусто.
— Ну, так где же все-таки мы находимся? — спросил я как можно более беспечно, но голос меня подвел: я охрип и закашлялся.
— Трудно сказать, — проговорил Олег и выключил телевизор. — Нет внешних ориентиров. Во всяком случае, далеко: видишь, антенны брать перестали.
— Далеко — в каком смысле?
— В самом прямом, — ответил Олег и отвернулся к окну.
— Ну, а лес, озёра?
— Это всё, Алёша, кино, — сказала Соня. — Вот, самолетик тебе показывают.
В самом деле, по белому куполу плыли, мигая, красный и зеленый бортовые огни.
— Чернобурые лисицы — тоже кино? — спросил я.
— Какие лисицы? — не понял Олег.
— К черту подробности! — сказал я. — А письма?
— Письма приходят только с их марками, — ответил Олег. — Это проверено. В ящике они сгорают, письма твои. А адресат на Земле получает их копии.
74
"Адресат на Земле…".
На Земле…
Слово было сказано, и я замер с открытым ртом.
— Вот такие дела, Алёха, — сказал Олег и посмотрел на меня в упор. — Кстати, двигатели, если они здесь есть, были включены буквально в момент твоего прибытия.
Я это помнил.
"Вот так мы и живем", — сказал тогда Иванов.
Я обозлился:
— На что они рассчитывают, подонки? Ведь нас же хватятся!
— Навряд ли, — возразил Олег. — Они знали, кого выбирать. Мы дети Галактики, ничейный народ. До тебя только Денис переписывался с кузеном…
— Больше не переписываюсь, — сказал невидимый Денис. — Потерял интерес.
— Почему? — спросил я.
— Сволочи они все, — был ответ.
— Ну вот, — подытожил Олег. — Значит, ты, Лёха, один остался писатель. Бросай это дело, побереги свою маму, она ничем нам не может помочь. Вообще в нашем положении нельзя делать резкие движения. Последствия могут быть самые неожиданные.
— Например?
— Например, они прекратят эксперимент и отправятся набирать новую партию.
— А мы?
Олег пожал плечами.
— Они этого не допустят! — запальчиво сказал я.
— Ты же сам назвал их подонками, — напомнила Соня.
Я умолк.
— Возможно, они уверены, что творят нам добро, — сказал я, подумав. — Вся беда в том, что мы в запаянной колбе, и никаких каналов связи не предусмотрено. Что-то они недоучли.
— Хоть бы знать, — проговорила Соня, — где они прячутся!
— Почему прячутся? — возразил я. — По куполу, наверное, ползают.
— Господи, тихо-то как! — вздохнула Соня. — Слушайте, ребятки, а не пора ли спать? Всё равно ни до чего не договоримся.