Школа одаренных переростков
Шрифт:
Леночка смотрела на меня по-птичьи, искоса и очень зорко. Веснушчатое ее личико было само похоже на перепелиное яичко.
— Ах, вот почему ты смеешься! — воскликнула она. — Тебе рассказали про кузиночку-Мариночку. Про эту ощипанную четырехлапую курицу, про эту тиходайку! Да с той поры, как мамаша ее с Диней застукала, она уже сто тысяч других нашла. Не любит он ее больше, ненавидит ее, презирает и думать о ней позабыл!
— Меня это не касается, — возразил я. — А за смех — извини.
— Не смей их так называть! — смертельно побледнев, моя гостья вскочила. — Ты живешь за их счет! Ты питаешься из их кормушки! Не смей!
Я тоже встал: не разговаривать же с дамой сидя.
— Эти гнусные твари изуродовали твою психику. Тебя нужно лечить. А поскольку в стенах школы это вряд ли возможно…
Но Леночка не дала мне договорить.
— Лечить! — воскликнула она и в отчаянии вскинула руки. — Меня! Лечить!
Рукава ее халата упали до плеч. Пальцы судорожно растопырились и скрючились.
Честно говоря, мне стало страшновато, и я отступил на пару шагов.
— И он еще смеется! — взвизгнула моя гостья — и, взлетев под самый потолок, кинулась на меня подобно коршуну.
При всей худобе в ней было никак не меньше пятидесяти килограммов живого весу, и, не сумев удержаться на ногах, я упал навзничь.
— Ах ты гусак безмозглый! Ты сам больной! Ты сам неизлечимо больной!
Леночка царапала мне лицо и шею, одновременно стараясь выклевать мои глаза, что у нее никак не получалось: все-таки она была еще не птица.
Но что самое жуткое — при этом она пронзительно, как сорока, стрекотала.
И это был не просто стрекот, это была членораздельная речь.
После долгой борьбы мне удалось обхватить ее за плечи. Тело Леночки было нечеловечески горячим. Она трепыхалась, пытаясь вырваться, но безуспешно.
Я поднял ее на руки и выпустил в раскрытое окно. Она взвилась под самый купол и, всё еще продолжая гневно стрекотать, исчезла в темноте.
82
— Что у тебя там происходит? — спросила через стенку Соня. — Какая-то бурная социальная жизнь
— Да никакой жизни нет, — с досадой ответил я, закрывая окно.
Эта мне дружеская забота: не дают человеку побыть наедине со своими мыслями. Вздумали круглосуточно меня опекать.
— У тебя всё в порядке? — допытывалась Соня.
— В абсолютном. Ты чего не спишь?
— Вот нахал! — удивилась Соня. — Сам же разбудил меня своей дистанционкой.
— Меня тоже разбудили, — хладнокровно соврал я. — Это Малинин бесчинствует.
Но Соня не поверила.
— Нет, Алёша, это был ты. И врать ты никогда не научишься.
— Хорошо,
Я отлично знал, что такие шуточки выводят Софью из себя. Еще бы: она в другого влюблена и будет век ему верна.
Но на этот раз Соня даже не рассердилась.
— А потом я слышала какие-то жуткие звуки, — проговорила она. — Вроде птица пролетела, очень большая. И так громко щебетала.
— Это была не птица. Здесь нет никаких птиц, и ты об этом прекрасно знаешь.
— А кто же тогда?
— Это был я.
— Ты летать научился?
— Нет, щебетать.
— Зачем?
— Я учу язык кьоса.
— Какой язык? — переспросила Соня.
— Кьоса. Это такой южноафриканский язык. Там надо щелкать языком и свистеть. Вот — стою у раскрытого окна — и свищу. Могу и тебя научить.
— Спасибо, не надо.
Мы помолчали.
— Скажи мне, Софья, — осторожно спросил я, — ты хотела бы стать птицей?
— Зачем? — удивилась Соня. — Мне и так хорошо.
Понятненько. Значит, эта еще не догадалась.
— Мне тоже хорошо, — сказал я. — Спокойной ночи.
— Все такие оригинальные, — обиженно ответила Соня и отключилась.
Я подошел к зеркалу. Лицо у меня было покрыто жуткими царапинами, как будто я делал себе боевую татуировку. Надо было залечить раны, и я примерно знал, как это делается, но времени на терапию не оставалось.
Я закрыл дверь на задвижку, сел к журнальному столику и набрал номер гражданина Егорова Егора Егоровича.
83
Была глубокая ночь, но сотрудники ИКИ по ночам не спят, это общеизвестно.
Густой мужской бас отозвался:
— Егоров у аппарата.
Голос был настолько человеческий, настолько не-птичий, что я потерял кураж.
Но отступать было невозможно.
— Говорит Алёша Гольцов.
— Рад тебя слышать, Алёша. Что-нибудь случилось?
— Пока еще ничего не случилось.
— Тогда потрудись объяснить, что побудило тебя побеспокоить незнакомого человека в ночное время. Причина должна быть очень веская.
"Незнакомого человека…" Еще он будет меня отчитывать, самозванец. Не человек ты, дядя, а Егор-Горыныч.
И, собравшись с духом, я выдал домашнюю заготовку:
— Вот что, тварь пернатая: оставь в покое мою маму.
Расчет мой был таков: нормальный дядечка, услышав эти слова, обидится и потребует объяснений (вариант: выругается и бросит трубку), биоробот же сохранит спокойствие, для него слова "тварь пернатая" означают лишь "пернатая тварь".
Егоров выбрал спокойный вариант.