Школа одаренных переростков
Шрифт:
Егор-Горыныч озадаченно затих.
— Новая шутка? — спросил он после долгого молчания.
— Ни в коем случае. Я говорю совершенно серьезно.
— Тогда выражайтесь яснее. Что вы предлагаете?
— Я предлагаю вам превратиться в людей.
Мой собеседник вновь погрузился в угрюмое молчание. Мне показалось, что я слышу костяной стук его клюва и скрежет когтей по кромке скалы.
— Вы взяли на себя дерзость назвать меня тварью, — сказал он наконец, — что, кстати, ошибочно: тварь не может быть пернатой. Но дело не в тонкостях вашего языка. Дело в том, что истинные твари — это вы. И, не в обиду будь сказано, безобразные твари.
Вот как заговорил брат по разуму.
— Я, между прочим, по поводу вашей внешности не прохаживался, — заметил я.
— А вы меня еще не видели, — возразил мой собеседник. — Я же на вас, человечков, насмотрелся. Зрелище не для брезгливых. Огромная, заполненная дрянью голова, мелкие слезящиеся глазки, красногубое слюнявое ротовое отверстие, прикрывающее гниющие зубы, которых вы сами стыдитесь. А то, что вы называете руками, — вообще до крайности уродливо и нелепо. Нас удивляет, как при помощи этих тупоконечных отростков вы сумели что-то сотворить. Впрочем, лучше бы ваши руки вообще ничего не творили. Вам нужно слишком много вещей. И каждая следующая ваша вещь порождает тысячи новых потребностей. В погоне за вещами вы превратили свою планету в свалку мерзких отходов. А мы живем совсем не так. Практически нам ничего не нужно. Всё немногое, что нам требуется, мы создаем усилием мысли. Мысль безотходна и чиста, молодой человек, в отличие от ваших рук. Вот почему вы живете на помойке, а наше обиталище — вся Вселенная. Мы — вершина мироздания. Мы свободно парим в межзвездном пространстве, тратя время не на вещи, а на открытое духовное общение друг с другом, на любовь, на искусство, легенды и мифы, на музыку и эпос, на непрестанную работу мысли. Вы же глупые, злобные, жадные, завистливые, скрытные, мнительные, агрессивные твари. Водить человекоподобную куклу — очень противное занятие, можете мне поверить.
86
Он еще долго говорил бы в том же духе, но у меня лопнуло терпение.
— Если мы вам так не нравимся, зачем вы с нами возитесь? — перебил я его. — Найдите себе других.
— Увы, — прогудел мой собеседник. — В пределах нашей досягаемости есть только две мыслящих популяции: мы — и, к нашему глубокому прискорбию, вы.
— Ну, так придумайте себе подходящих наследников.
— Придумать живое существо невозможно. Его можно только родить — или вылепить из другого живого существа.
— А как же вы придумали цветы и деревья для школьного сада?
— Цветы и деревья настоящие. Мы отобрали семена, посеяли и вырастили. Уверяю вас: живое творится только из живого. Откуда взялось первое живое — не знаем даже мы. Вам это тем более неизвестно.
— Тогда не знаю, чем вам помочь.
— А вы не помогайте, молодой человек. Мы просим только не мешать. Сделайте шаг навстречу нам, проявите терпимость — и вы не пожалеете. В отличие от вас, мы умеем быть благодарными.
— Я тоже очень вам благодарен за всё, что вы для меня сделали, но, с вашего позволения, хотел бы остаться самим собой.
— Пустое сочетание слов.
— Нет, не пустое.
— Пустое! — Мой собеседник вновь яростно щелкнул клювом.
Нет, я не мог с ним больше спорить. У меня не хватало слов, чтобы разъяснить ему то, что я имею в виду.
— Простите, Егор Егорович, — сказал я, — но мне ваша интеграция не подходит, и я не знаю ни одного такого, кому бы она подошла.
— Это ваше последнее слово?
— Да, последнее.
Мой
— Ну, что ж, — пробасил он наконец, — в таком случае мы обойдемся без вас.
Сказано это было так спокойно, что мне стало холодновато.
— Третий вариант? — спросил я.
— Зачем же так? — укоризненно прогудел брат по разуму. — Мы птицы, но не звери. Отправим вас, великовозрастного смутьяна и дерзилу, к мамочке.
— Только меня?
— Да, только вас.
— Так не пойдет.
— Пойдет, Алёша, пойдет. Вы добровольно выходите из игры — и теряете право ставить нам условия. Что же касается остальных — нелогично было бы их исключать: они пока еще ни в чем не провинились. Мы их опросим — и будем работать с теми, кто согласится продолжать участие в проекте. Это четвертый вариант развития событий, на который вы сами напросились.
Я хотел возразить, но собеседник меня опередил.
— Заболтались мы с вами, молодой человек. Советую вам хорошенько выспаться перед дальней дорогой. Доброй ночи.
И в телефонной трубке послышались прерывистые гудки.
87
Я долго сидел у журнального столика, откинувшись к спинке кресла и закрыв глаза. Разговор со старшим братом по разуму очень меня огорчил.
Нет, надо же, какой расист! Как неприязненно, как обидно он говорил о человеческой породе! Лично я люблю смотреть на птиц, даже на простых воробьев. И, по-моему, воробьи отвечают мне взаимностью. А этот, видите ли, брезгует. Зубы наши ему не нравятся…
А может быть, мы для него зубастые пауки-птицееды. Может быть, на астероидах давным-давно склевали эту нечисть, разорявшую гнёзда, но — историческая память жива.
Может быть и так, что это личное мнение лже-Егорова. Ему осточертела затянувшаяся загранкомандировка: надоело брать хлебушек пальцами, надоело его пережевывать — когда так удобно клевать и глотать.
А может быть, липовый поклонник моей мамочки не может простить мне, что я назвал его пернатой тварью. Птицы вообще очень злопамятны.
Или такое еще объяснение: этим космическим стервятникам противно сознавать, что они бездетные, и свое отвращение к себе они переносят на нас, биологически активных чужих детей. Тем более что сами же не могут без нас обойтись.
Да тысячи оснований можно найти для неприязни: это у любви основание только одно. Любят потому что любят, и всё.
Но, с другой стороны, почему братья по разуму непременно должны нас любить?
Они нам не родители и даже не родственники.
Это фантастика вдолбила нам в голову, что братья по разуму непременно будут любоваться нами, радоваться нашей сообразительности, делиться с нами накопленным опытом — и, как зеницу ока, беречь наши драгоценные жизни.
А если мы им неприятны? Если им противно на нас смотреть? Если мы олицетворяем всё, что им антипатично и чуждо?
Вот я не люблю Диньку Дмитриенко, который, по большому счету, не сделал мне ничего плохого, — и никто не заставит меня с ним подружиться, хотя он тоже человек, как и я.
С этим всё ясно.
Неясно другое: как мне действовать дальше?
Ладно Олег, ладно Софья, они люди самостоятельные и не позволят над собой никакой вивисекции. Но остальные…
Черепашка здесь без меня не останется… но ее могут обмануть: скажут, например, что я добровольно превратился в огнепёрого кондора — и вон он, на дереве сижу, ее дожидаюсь.