Школа в Кармартене
Шрифт:
– Ну, лидер, который вырвался вперед…
– Куда вперед? – напряженно соображал Ллевелис.
– Олимпионик, – подсказал Дион Хризостом, чем рассеял мучительную сосредоточенность на лицах своих учеников. – Кто олимпионик?
– А-а, – удивились студенты. – Но в эти игры… нельзя выиграть. То есть один человек не может выиграть. И команд в них никаких не бывает.
– А где же здоровый дух соревнования, воля к победе? – недоумевала Пандора. – Как вы вырабатываете стремление к успеху? Вы же молодежь! – и, сделав несколько жирных пометок в своих бумажках, она обвела всех бодрым взглядом.
–
– Да, да! Стремление завоевать первое место, вымпел, кубок! У вас же есть кубки? – Пандора посмотрела подозрительно.
– Да, у меня есть два кубка, – спас заходящую в тупик беседу подошедший Мерлин. – Я припас их еще со времен Круглого стола. Да, помнится, сунул как-то в карман. Невзначай. Но зачем они молодежи? Ни к чему им спиваться. Рано еще.
– Нет, мне все-таки хотелось бы знать: как выглядит школьный досуг! – стояла на своем Пандора Клатч.
– Ну, например, скоро к нам приедет знаменитый бард, Давид-ап-Гвиллим. Мы его все обожаем. Школа его специально пригласила.
– Ап-Гвиллим, вы говорите? Не слышала. Надеюсь, он поет что-то приличное? Это не один из этих нынешних размалеванных гугнивцев… скачущих под гитару?
– Ну что вы, это совершенно приличный бард пятнадцатого века, и играет он на арфе, – с жаром заверили девочки.
– Я никогда не думал, – с отвращением сказал МакКольм, прислонившись к колонне напротив статуи Зенона Элейского и скрестив на груди руки, – что над входом в академию Платона была написана такая гадость! Ну ладно бы написали: «Познай себя» или «Вытерев ноги, входи».
– А что там такое было написано? – заинтересовалась любопытная Гвенллиан.
– А вот ты иди сюда и стань рядом со мной вплотную, – предложил шотландец.
– Ты опять за свое? – вскинулась Гвенллиан.
– Ну ладно, не хочешь – не надо, – пожал плечами МакКольм. – На портике написано было: «Да не войдет сюда не знающий геометрии»! Представляешь?
– А у тебя как с геометрией? – шаловливо спросила Гвенллиан.
– Да нормально у меня с геометрией! – обиделся МакКольм.
– Но тогда они подметали там сами, без рабов, – осенило вдруг Гвенллиан. – Пол мыли и все такое.
– Ты только посмотри, – возмущался МакКольм, пытаясь поймать Гвенллиан за руку и притянуть к себе: – Приходит приличный человек, Евдокс из Книда, будущий талантливейший математик, хочет завязать знакомство. И вот он с узелком, бедный, стоит на площади перед этим портиком, возле меняльных лавок, и не знает – то ли ему входить, то ли нет. Сумерки уже, изнутри хохот, звон кубков, пьяные крики. Обглоданные кости вылетают. А он стоит и думает: то ли достаточно того, чему его научил Архит Тарентский, то ли нет. То ли тут геометрией считается планиметрия обычная, то ли геометрическая алгебра. То ли виды многогранников нужно знать, то ли формулы объемов. Вот, положил на землю узелок, руку растирает, думает. А не спустят ли с лестницы его, чужестранца, если он рискнет… Ты только подумай, сколько люди переживали из-за проклятой надписи! Ну ладно, Евдокс. Вот подошел Теэтэт и нормально к нему отнесся. Хлопнул по плечу… А так подумать: сколько еще народу так и не вошло? А может быть, человек пришел именно для того, чтобы поучиться? Почему
– Послушай, откуда ты все это взял? – серьезно спросила Гвенллиан, отлично знавшая, что Фингалл не отличается живым воображением. Она перевела взгляд с шотландца на невозмутимо стоявшего в своей нише Зенона Элейского. – Ага, тебе Зенон рассказал, да? Но как же ты его разговорил? Ведь статуи… не очень общаются.
По правде говоря, Гвенллиан ни разу раньше не слышала, чтобы кому бы то ни было удалось узнать от статуи что-нибудь дельное.
– Еще раз тебе говорю, – спокойно повторил МакКольм. – Подойди сюда и встань ко мне как можно ближе, плечом к плечу.
– Ты прямо какая-то… распутная личность, – сказала Гвенллиан, отходя подальше. – Скажи честно: как это ты разговариваешь с Зеноном?
– Да с каким Зеноном? – не понял МакКольм. – А-а, вон оно что. Тут Зенон стоит.
Он спрыгнул с цоколя колонны, подошел и положил руку Зенону на сгиб локтя.
– О-о, слушай, это вообще такая глыба!.. Кстати, этот коринфский мрамор даже не знает, что из него какой-то Зенон сделан.
С этой загадочной фразой МакКольм и оставил Гвенллиан.
– Процедура обработки при копытной гнили – более позднее название заболевания – влажная гнойно-гнилостная флегмона, – состоит во введении в межкопытную щель смеси медного купороса с дегтем… – продолжая говорить, Змейк опустил руку в огонь. Огонь обрадовался, это было видно, и взобрался по руке ему на плечо. Гвидион уже так привык наблюдать общение Змейка с огнем, что почти не вздрогнул.
…Покончив с лекцией, Змейк спросил: «У вас есть вопросы?»
Гвидион опешил от неожиданности, – Змейк не так часто предлагал ему задавать вопросы, – и мысли его сразу разбежались.
– Я хотел узнать насчет огня, – Гвидион поискал подходящие слова. Не почему огонь подчиняется Змейку, нет. – Почему он к вам так относится? – выпалил он.
– Вообще-то я ожидал каких-то вопросов по существу, – спокойно сказал Змейк, – но если вас это интересует… Когда я учился и прислуживал при храме Немезиды, в мои обязанности входило участвовать в ритуалах во время мистерий. В храме было внутреннее помещение, где ни разу никто не появлялся в ходе обряда, но где должен был постоянно поддерживаться священный огонь. По некоторым соображениям, на этой должности полагалось находиться мальчику двенадцати лет, что как раз совпадало с моим тогдашним возрастом. Моей обязанностью было поддерживать огонь. А когда долго сидишь с кем-нибудь наедине, тут-то и завязываются отношения, – сказал Змейк.
Вездесущий Ллевелис весь изнервничался, наблюдая за неуклюжими попытками доктора Мак Кехта наладить отношения с Рианнон.
– Боже мой, ну кто так делает! – восклицал он. – То есть, я хочу сказать, это, конечно, не мое дело, но ведь сердце кровью обливается!.. Подумай только: бедный доктор Мак Кехт, такой одинокий, в своей одежде в кровавых пятнах, робко пытается обратить на себя ее внимание – при том, что давно мог бы сварить любовное зелье и одурманить ее. Он так трогательно каждый раз садится в калошу. Другая давно бы уже обрыдалась и бросилась ему на шею. Откуда в Рианнон столько жестокости?