Школа. Никому не говори. Том 3
Шрифт:
– Ох, нехорошо получилось! – покачала головой женщина. – Сколько жестоких слов! А ведь зло никогда не забывается. Добро стирается из памяти, а злоба впивается в душу и оставляет незаживающие раны. Жаль мне тебя, доченька. Но родители скоро отойдут и снова пригреют. Они любят, просто запутались…
– Нет! – выкрикнула рыдающая тихоня. – Любили бы меня родители, никогда бы такого не наговорили! Разве так любят, бабуля? Я обидные слова не в первый раз слышу! Хотите, наизусть перескажу? Нигде я не нужна: ни дома, ни в школе – никому. Ни одного человека не знаю, кто бы сказал, что я хорошая, красивая, любимая! Только и слышу:
Люба всхлипнула последний раз и замолчала, насупившись, сурово сдавив челюсти. Кисти рук её сжались в кулачки, костяшки пальцев побелели. С лица ушёл румянец, оставив мёртвую белизну и синеватые, будто подсохшие, губы.
«Ох, нехорошо! Боже Милостивый!» – переполошилась набожная Таисия Фёдоровна, наблюдая за ребёнком. В подростке проступили признаки той непреодолимой решимости, когда человек, доведённый до грани, готов отказаться от самого ценного, что у него есть.
– Легко, солнышко, не хотеть жить. А ты, наоборот, звёздочка моя, попробуй жить не для родителей, не для одноклассников, не для других людей, а для себя.
– Не хочу для себя жить! Зачем оно мне надо? Почему меня все ненавидят? Как будто пришла в этот мир, чтобы меня пинали и гнали! Для чего такая тоска лютая?!
– Бог милостив. Если бы Всевышний хотел, ты бы не родилась или умерла. Как твоя сестра.
– Как Лена? – тихоня подняла на старушку заплаканные красные глаза.
– Да. Лена выполнила предназначение, и Бог её забрал.
– Какое, интересно, у неё было предназначение?
– Одному Богу известно, доченька! Может, научить родителей чему-то важному, ценному. Возможно, они усвоили урок Судьбы. А, возможно, и нет. Потом Владыка тебя послал в наш Мир. Мама, конечно, думает, что это она постаралась. Выносила, родила, выкормила… В этом есть доля правды. Но присутствует в твоём появлении на свет и Божья рука! Ты здесь нужна.
– Для чего?
– Это ты сама должна понять, усвоив все уроки, которые преподносит Судьба. А насчёт людей… Ну что я могу сказать, золотко? О любви, доброте говорят все. А вот делать, чувствовать и уж тем более дарить другим могут единицы из нас. Может, и хорошо, что ты хлебнула и увидела столько плохого. Знаешь теперь, что у зла и нет лица, и одновременно есть – в людях, в каждом из нас. А одноклассники… Люба, они всего лишь глупые дети! Пройдёт время, много времени, и ты будешь вспоминать о школе с лёгкой усмешкой, а не с печалью.
– Я так не думаю!
– А здесь и думать нечего. Оно того не стоит, родная. И люди твоих мыслей, поверь, совсем не стоят. Легко, деточка, не хотеть жить из-за чужой неприязни и злых слов. А ты, Люба, живи не для, а вопреки. Назло. Наперекор. Чтобы не надеялись тебя легко сломать и использовать. Договорились?
Таисия Фёдоровна крепко обняла подростка и заглянула ей своими чёрными пушистыми глазами прямо в душу. Люба, ещё раз всхлипнув, нашла силы улыбнуться старушке в ответ. Пожилая женщина с удовлетворением поняла,
– Всё проходит, крошечка! И это пройдёт, поверь. Я, старая, хорошо знаю. Правда на века. Обещаешь жить вопреки?
– Обещаю! – кивнув, улыбнулась школьница.
Успокоившись вконец, десятиклассница, выйдя поздним вечером из уютного домика Таисии, глубоко вдохнула холодный сырой воздух зимней кубанской погоды. Получив в гостях отдушину, необходимую для успокоения мечущегося сердечка, Поспелова подставила порыву резкого свежего ветра заплаканное лицо и осознала – остро, сильно, до оскомины – как она всех, кто её посмел когда-то обидеть, искренне люто ненавидит.
***
Люба окончательно приняла условия бойкота на Солнечном 27. Готовила, убирала, стирала и мыла лишь только за и для себя. К родительским горам тарелок и грязных вещей она не прикасалась. Всё наготовленное впрок на праздники к последним денькам каникул постепенно съелось.
«Нужно зарабатывать самой, чтобы от родаков не зависеть. Можно забрать документы из школы и поступить в техникум или ПТУ, чтобы мама вконец взбеленилась. Уехать подальше, например, в Краснодар. Но это я смогу сделать только летом. И, опять же, нужны деньги. Где достать столько денег?! Боже, как же страшно-то!»
В субботу впервые в новом году в её комнату зашла Александра Григорьевна и заговорила. Правда, сквозь зубы и без тени улыбки на лице.
– На рынок со мной сходишь?
– Схожу. – Люба оторвалась от книги. То, что мама пришла сама, означало начало примирения.
– Собирайся.
Весь путь до рынка мать и дочь шли молча. Школьница не собиралась разговаривать. Молчать она умела, да и ей всегда находилось о чём подумать. Александра же упорно держала язык за зубами из сохранения гордости, привыкнув, что вечно виноватая дочь, как раньше, ягнёночком заглядывая в глаза, начнёт добродушно болтать – они помирятся и всё будет по-прежнему. Только Люба уже не была прежней и так не считала. Она хотела искренних извинений, после которых бы попросила прощения сама, но прекрасно знала, что их не последует. Мама никогда не извинялась. А ребёнку надоело идти на сближение первой.
Городской базар располагался в центре города, облепив палатками местную реку, как комарами, с двух сторон. На первом берегу расплодился, словно грибы после обильного дождя, вещевой рынок, создавая на полдня (особенно в выходные) целый палаточный городок, правильной формы, с мини-улочками, на которых палатки стояли лицом друг к другу, пестря товаром на любой цвет, размер и вкус.
Поспеловы вступили в ряды плывшей между торговых точек праздной толпы. Десятиклассница крутилась, выхватывая взглядом то в одной палатке, то в другой интересные вещи. «Нечего пялиться! Мама ничего не купит!» – расстроилась она, но разглядывать обновки не перестала.
– Любушка! Постой! Иди сюда! – окликнула родительница. – Смотри, я тебе кофточку шикарную присмотрела!
«Блин, ну как всегда – бабья прелесть! – скривилась Люба, едва увидев длинную закрытую объёмную серую кофту из пушистой шерсти, расшитую бисером. – Сэро опять оборжётся!»
– Александра Григорьевна, ну что вы! Это не для молоденькой девчушки вещь, а для Вас, – улыбнувшись, тактично заметила торговка. – Школьницы в таком не ходят. У них своя мода. Стоит ли дочку в неудобное положение перед ровесниками ставить?