Школа. Никому не говори. Том 4
Шрифт:
Короче, что хотел сказать: неважно, решусь подойти сказать правду или не решусь. Самое главное, чтобы ты была счастлива!
Люби и будь любимой, принцесса! Не зря же тебя настолько красивым именем назвали!»
Девочка было решила, что кто-то ошибся и перепутал, но признание подписали на её имя. Значит, ошибка невозможна. Кто же этот инкогнито? Полмесяца она вглядывалась в знакомые и незнакомые лица, но не смогла вычислить поклонника.
– Спасибо за валентинку! –
– Чего-чего?! – переспросил Сэро, поморщившись.
– Ты мне на листике в клетку написал!
– Это не я.
– Почему это вдруг не ты? Сложно сознаться?
– Мне не в чем сознаваться, пирожок! – насмешливо прыснул Ибрагимов. – Я никому не пишу и никогда не писал любовных записок. Это мне пишут. Если бы мне было что сказать, я бы это сделал глядя тебе в глаза. Так что ищи поклонника в другом месте! Может, вообще девочка написала.
– Нет, мальчик! В записке ничего лишнего, никаких сердечек и цветочков. Написано лаконично, хоть и эмоционально. Почерк каллиграфический, опрятный, но не женский. Без закорючек и завитушек. Такой нейтральный, знаешь: красиво и аккуратно, но без особых признаков – любой так настрочить может. Писали не подстраиваясь, легко и свободно, без напряжения в руке и давления на ручку.
– Ого! А ты детектив, Люба! Ну-ка, покажи записульку! – заинтересовался повеса.
– Не покажу, – посерьёзнев, буркнула Поспелова и отвернулась.
– Эй, чего жмотишься?!.. Показывай давай, я тоже почитать хочу!
– Нет, сказала! Ты же мне не писал? Не писал! Вот и нечего в чужие тайны любопытный нос совать!
– Ух ты! – одобрительно рассмеялся Сэро. – Вижу, зубки показывать научилась, сестрёнка! Своим принципам изменять не передумала?
Ибрагимов перевёл разговор на тему, бывшую для неё весьма болезненной. Поспелова вздрогнула, посмотрела с опаской на него и отрицательно замотала головой:
– Понимаешь, Сэро, не все торгаши и таксисты заслуживают, чтобы их обчистили. Тот мужик, что переживал за меня, думая, будто задел бампером, – единственный из таксистов, кто матом не покрыл и с кулаками не кинулся, когда я под колёса прыгнула! Зачем с ним так поступать?.. Или та женщина на Вишняках: простая и совсем не хамка… Можешь указывать, кому мозги пудрить, но всем подряд, без разбору, я делать это не буду.
– Не будешь, понял. А ещё нельзя тебя к молодым мужикам в палатки на дело отправлять.
– Он нагрубил и чуть не послал! – покраснела до корней волос Люба.
– Не отмазывайся! Ты затормозила, увидев смазливую моложавую рожу, и начала нести ахинею. Он напрягся и попёр!
– Его уродливым прикидом на жалость было не взять!
– Не парься. Не попёрло – и ладно! Ему не зашла, другому зайдёшь. Подумаешь, рожу скривил! А ты сразу плакать. Видела его пять минут, а грузилась почти пять часов.
– Расстроилась немного, – оправдалась
– У тебя есть в твоей драгоценной жизни куча лишних часов, чтобы их на каждую неудачу тратить? Нет? Вот и не страдай хернёй, которая того не стоит!
«Не страдаю и страдать не буду, как скажешь, – посуровела тихоня, покосившись на громко хохотавшую Исакову. – Мог бы сознаться, что написал записку, вредина! Всё на тебя указывает. Хотя, может, всё-таки не ты. Обидно. Надо ненароком залезть в твои тетради и посмотреть почерк. И почему я в твоей комнате не додумалась до этого? Зато успела дураками выставить».
Люба от удовольствия плотоядно улыбнулась. Выставить дураками Ибрагимова и Оглы вышло случайно. Два дня назад, орудуя в Краснодаре у одного из рынков, мальчишки наткнулись на ментов, которые к местной крыше никакого отношения не имели. Сэро да Илья с бригадой неизвестным представителям закона не отстёгивали на лапы, а те, увидев новые подозрительные лица, подошли к компании и потребовали документы.
– Какие документы, дядя?.. Мы ещё школьники!
– Школьники, говоришь?.. А чего средь бела дня возле рынка болтаемся, а не учимся? Особенно вы двое, с кавказскими рожами! Пойдём-ка в отделение!
Люба, стоявшая поодаль в укрытии, перепугалась. Она раньше видела, как Сэро ловко выкручивался перед милицией, где-то юля, а где-то изображая наипорядочнейшего добряка. Но в этот раз слуги закона вцепились крепко, чувствуя, что перед ними те, с кого можно содрать капусты или, наоборот, пришить дело. Ибрагимов запрещал ей вмешиваться в свои заботы, требуя, чтобы она делала лишь то, что велено. Девочка уже не боялась остаться одна в городе, знала, как добраться до автовокзала, но ситуация, что происходила на глазах, обещала стать большой проблемой.
Старшеклассница вытащила из кармана огромные уродливые очки в широкой роговой оправе, в которых Илья уже сменил линзы на обычное стекло, напялила их, изменив до неузнаваемости миловидное лицо, проверила, хорошо ли спрятаны под бесформенным беретом волосы, и широким быстрым шагом подскочила к ровесникам.
– Вот вы где, придурки! – рявкнула девочка на цыган так, что у тех от удивления глаза вылезли на лоб, а затем развернулась к милиционерам с честнейшим лицом: – Здравствуйте! Простите, пожалуйста, а что братики натворили? Умудрились на прилавок с пирожками собачью какаху подкинуть? Эти черти могут!
– А вы им сестра будете? – Любу смерили оценивающим недоверчивым взглядом.
– Да, как видите! – развела руками подросток. – И очень об этом жалею!
Мужчины, не удержавшись, улыбнулись.
– С чего так?
– У дебилов справки из дурки! Они в классе ЗПР учатся. А я умная, но учусь там же, чтобы за ними приглядывать. Мой папаня женился на их мамане. А их маманя, моя мачеха, нагуляла этих двоих непонятно от кого. Вот я теперь хожу да краснею от родства перед приличными людьми!