Школяр
Шрифт:
— Кого ты берешь с собой? — хмуро спросил его сержант.
— Для чего? — спросил Филь в свою очередь.
Он не понимал, кому он нужен в Бассане в гуще войны, и отчаянно не желал туда ехать. Пусть воюют те, кто получает с этого прибыль, считал он. Война всегда приносит прибыль одной из сторон, а он даже не солдат.
— У тебя в руке приказ о твоей мобилизации, — ответил ему сержант. — А я здесь для того, чтобы привести его в исполнение.
Филю сделалось дурно. Тут он с облегчением услышал возглас возмущенной Меты:
— Сержант, ему только пятнадцать, вы не имеете права!
— Имперское
— Оно применимо к юношам старше шестнадцати, — упрямо настаивала Мета.
— Господин Клемент изменил закон с разрешения императора, — сухо ответил сержант.
Девушка спала с лица. «Проклятый Клемент добрался всё-таки до меня, — подумал Филь с горечью. — Теперь меня убьют, а он только обрадуется. Эх, влип я за десять империалов! Не напомни я ему о себе, ничего бы этого не случилось…»
Ему стало так обидно, что он чуть не заплакал от жалости к себе. Никакое золото не защитит его теперь от поездки, а там его бросят в мясорубку, и на этом его жизнь кончится. Ему даже не на кого будет там рассчитывать, ведь он будет совершенно один.
Филь с надеждой глянул на старенького сержанта.
— А кого мне можно взять с собой?
— На кого покажешь, того и мобилизую, — с недоброй ухмылкой ответил сержант.
Сгорающий от любопытства, торчавший в передних рядах Николас Дафти попятился, споткнулся и скрылся из глаз. За ним попятились остальные — никому не хотелось сложить голову по воле Филя. Вокруг учителей образовалось пустое пространство. На месте остались стоять только Хозеки и Габриэль. Судя по блуждающему взгляду, Габриэль пребывала в том же замешательстве, что Филь.
Вдруг, пожав плечами, Ян шагнул вперед. Габриэль, распахнув испуганные глазищи, пискнула и дернулась следом, но была осажена сестрами Хозек, которые схватили её за руки.
— Охолонь, — донеслось до Филя рассерженное шипение Меты. — Это его выбор!
— Сержант, делайте свое дело, — скучающе сказал Ян и подставил правое плечо, к которому старый вояка приложил свой короткий меч.
— Волей императора лишаю тебя гражданских свобод и повелеваю следовать за мной для передачи твоему командиру…
Сержант проделал то же с Филем, у которого на душе стало легче от того, что его друг едет с ним. Ректор погладил его по голове, как маленького.
— Езжай, мой мальчик, — сказал он тихо. — И веди себя там хорошо.
Сержант не дал им больше времени — друзья ощутили на себе армейскую хватку, когда он подтолкнул их в спину к кибитке.
— А теперь вперед, нам еще до ночи скакать в этом чертовом комоде!
— Прямо так? — удивился Ян, показав на свою ученическую одежду.
— А какая разница, там вас всё одно переоденут!
— Что ж, в таком случае в самом деле нет смысла время терять.
Помахав сестрам, Ян двинулся к лошадям. Филь подумал, что надо помахать Габриэль, и обернулся. В глазах сестры стояли слезы такого размера, что каждой можно было наполнить чарку для вина. Лицо её сделалось угрожающе красного цвета. В следующее мгновение Габриэль некрасиво раззявила рот и заревела. Последний раз она так плакала позапрошлой зимой.
Алекса, за малым исключением, еще не слышала
— Друг мой, я сгораю от желания узнать, что за дело придумал для тебя господин секретарь, — прошептал Ян, умащиваясь на жесткой скамье в кибитке. — Ты сам как считаешь?
— Да, а ведь верно, как я об этом не подумал, — встрепенулся Филь. — Ну ничего, приедем, узнаем! А кто будет наш командир? — спросил он у сержанта, усевшегося напротив.
Место на козлах занял одинокий почтовой. Двое других, судя по всему, оставались в Алексе, чтобы облегчить повозку.
— Ирений Вайларк, — ответил сержант и закрыл дверь.
Филь не поверил ушам. От охватившей его радости у него даже навернулись слезы на глаза. «Ирений!» — прошептал он и расцвел в широченной, до ушей, улыбке.
С козел раздался отрывистый, режущий уши разбойничий свист, и кибитка покатилась по улице Стражников к воротам, набирая скорость.
— 22 —
«Клемент, спасибо тебе, что прервал свою поездку таким необычным образом, доверившись моему улучшению Внутренней границы. Ты видишь, что начинает твориться в Империи, когда ты её покидаешь? Заклинаю, удерживай головорезов, пока не поймешь, зачем они явились. Они сами выдадут себя. Я знаю, что ты считаешь это случайностью, но вторжение — сильный и характерный признак злой воли, вроде запаха тухлых яиц. За Кейплиг не бойся. Не удержим, так отстроим другой, еще краше, но думаю, что удержим…»
По скатам походной палатки молотил мелкий холодный дождь. День был тоскливый и хмурый. Вымокший, утомленный и голодный Филь сидел на пеньке посередине палатки, то и дело облизывая разбитые в кровь губы. Руки его были связаны за спиной.
— Будем справедливы, — произнес господин секретарь, беспрестанно морщась, — этот малый сделал то, что у нас не получилось. Он спас много жизней и облегчил нам оборону. А резь в наших желудках вызвана его желанием накормить всех вкусным обедом. Я предупреждал, что за ним нужен глаз да глаз, иначе он натворит бед. Вот он и натворил. Но я верю, что он никого не хотел отравить.
Филь считал, что легко отделался: ему только пару раз врезали палкой по ребрам да наградили зуботычиной. Яну пришлось хуже. Вступившись за друга в любимой манере, словно дергая волка за хвост, он взбесил без того злых солдат, и те дружно надавали ему тумаков. Сейчас Ян сидел снаружи под дождем, привязанный к дереву, вытянув ноги, ожидая своей участи.
Филь обвинялся в покушении на жизнь посредством подмешивания ядовитых растений в солдатский котел. В действительности ему просто осточертело одно и то же блюдо, которое они ели с момента прибытия сюда: вареную и жареную конину, и он решил скрасить вкус варева, нарвав в лесу дикого лука. Но, видать, это оказался не лук, и легион поразило расстройство желудка. Последствия этого заполнили до половины траншею, ограждавшую лагерь с хальмстемской стороны.