Шокирующая музыка

Лоуренс Кристофер

Джоаккино Россини (1792–1868) мог либо работать непрерывно, как бензопила, либо почти не вставать с постели. Иногда он делал и то, и другое одновременно. В одной из историй он лениво перелистывал рукопись, валяясь под одеялом. Страница соскользнула на пол, и, вместо того чтобы выйти из своего кокона и поднять ее, Россини просто написал новую. Невероятная быстрота и мастерство, о которых идет речь, не были музыкальным городским мифом. Он создал свою комическую оперу «Севильский цирюльник» (1816) менее чем за две недели (хотя и с небольшим количеством переработок) и предположил, что лучшим стимулом для работы является «ожидание вечера перед премьерой». Но даже этот график порой оказывался слишком свободным для Россини. Увертюра к опере «Сорока-воровка» (1817) была написана в день премьеры произведения, причем Россини был заперт в комнате театра рабочими, которые собирали только что написанные листы по мере вылетания их из окна.

Эти короткие периоды рабства сторицей

окупились для Россини. В свои двадцать с небольшим он стал всемирно известным и приобрел соответствующее состояние. Из всех композиторов, о которых пойдет речь в этой книге, он был, пожалуй, самым богатым, построив дома в нескольких европейских городах и устраивая знаменитые салоны в более зрелом возрасте. Когда в тридцать семь лет он решил уйти на пенсию, проблемы с оплатой следующего обеда не было, что было очень кстати, ведь он любил поесть и даже придумал блюдо «Турнедо Россини». Написать искрометную, остроумную музыку, которую до сих пор любит весь мир (запись увертюр Россини добавит сияния шампанского в вашу коллекцию), быть знаменитым остряком, стать самым известным именем европейской музыки, а затем рано и пышно уйти на пенсию – это наводит на мысль о сытой жизни. На самом деле, всё не так радостно: Россини был подвержен тяжелым депрессиям, и современные авторы полагают, что он страдал от биполярного расстройства. Перепады настроения, деньги, талант, известность – всё это было использовано по назначению, но для одной жизни этого было немного больше, чем нужно. Вторая половина жизни Россини (его «отставка») длилась дольше, чем первая, и он оставался живой легендой до семидесяти лет.

Большая опера

Автомобилисты, удивленно взирающие на австралийские придорожные курьезы вроде Большого банана, родились на 350 лет позже, чем нужно, чтобы насладиться гигантизмом оперы Антонио Чести (1623–1669) «Золотое яблоко». В своем образе жизни Чести переходил от религиозного к светскому: он был и францисканским монахом, и оперным тенором в родной Италии, а затем его бурно развивающаяся сценическая карьера и привычка отказываться от нее в компании сопрано вынудили его покинуть монастырь после того, как начальство не одобрило его «бесчестную и неупорядоченную жизнь». Мы не знаем, как он выглядел, но его личность явно раздражала конкурентов в музыкальном мире, настолько, что раннюю смерть Антонио Чести приписывают яду. В XVII быть композитором было опасно.

Остается надеяться, что Чести не стал жертвой испортившихся фруктов. Это было бы иронией судьбы, учитывая успех его масштабной оперы «Золотое яблоко», поставленной при венском королевском дворе в 1668 году. Это была самая дорогостоящая опера своего времени, потребовавшая двадцать четыре полные декорации, изображающие всё: от подземного мира до дома богов. Леса, летающие драконы, бури на море и люди, спускающиеся с облаков, – и это в новом театре, специально построенном для спектаклей в стиле барокко, представляющем нечто среднее между вагнеровским Байротом и Лас-Вегасом. Чести разогревался перед этой эпопеей, сочинив за год до этого конный балет.

Но, когда речь заходит о «большой опере», фаворитом становится «Аида» Верди, впервые поставленная в Каирском оперном театре в 1871 году и услужливо имеющая место действия в Древнем Египте. Экзотическая местность дает повод амбициозным продюсерам потрудиться над оформлением, особенно в постановках под открытым небом, которые так подходят этой опере. Здесь есть всё: виртуальные пирамиды, сфинкс или даже два, хор египтян, простирающийся до горизонта, и кавалькада лошадей и слонов, чьи следы, оставшиеся на сцене, вызвали немало критических замечаний по поводу спектакля и обросли множеством театральных легенд. Говорят, что Ноэль Кауард сидел на представлении, в котором участвовали и страдающий недержанием слон, и неудовлетворительное сопрано в главной партии; позже он заметил, что все проблемы этого вечера можно было бы решить, засунув голову певицы в зад животного. Французы называли этот жанр grand opera, и большую часть XIX века он, безусловно, проходил в этом слоновьем масштабе. Королем кучи, версией Эндрю Ллойда Уэббера XIX века, был Джакомо Мейербер (1791–1864), чьи колоссальные оперы стали туристическими достопримечательностями.

Зрителям нравилось захватывающее действие в массовых сценах (чем больше жестокости, тем лучше) и спецэффекты. На самом деле, мы не изменились. В операх Мейербера всегда присутствуют полчища солдат, крестьян и монахов. Солдаты пытаются убить крестьян, а монахи – выступить посредниками, что приводит к их собственной гибели. Много крови проливается под раскаты литавр и рев медных духовых, но ни одна капля не долетает до оркестра. Гугеноты в его одноименной опере 1836 года истребляются протестантами в Париже XVI века, грешные монахини воскресают из мертвых для вакханалии в «Роберте-дьяволе» (1831), а вся команда Васко да Гамы погибает на борту корабля во время бури в море в «Африканке» (1865). Даже если чересчур, то и этого никогда

недостаточно: весь актерский состав уничтожен взрывом в конце «Пророка» (1849). При таком исходе я бы искал лучшего пророка. Конечно, для Рихарда Вагнера и его цикла «Кольцо нибелунга» эти взрывы – всего лишь копейки в фейерверке бытия. Он писал ни о чем ином, как о тотальном апокалипсисе (см. «Триумф»).

Чрезмерные ноты

Мало кто из композиторов был столь же плодовит, как Георг Филипп Телеман (1681–1767). Он написал тысячи произведений для всех инструментов в каждом жанре и во всех известных европейских национальных стилях и добился он всего этого с нуля, будучи почти самоучкой. Первая жена Телемана, фрейлина, умерла при родах через пятнадцать месяцев после их свадьбы. Его вторая жена, дочь клерка франкфуртского совета, была сделана из более прочного материала; она произвела на свет восемь сыновей и двух дочерей. Похоже, что она не уступала своему мужу в энергичности. Пока он отвлекался от обязанностей по продолжению рода, чтобы написать очередную из своих 1 400 кантат или 125 концертов (и это только некоторые из них), госпожа Телеман завела интрижку со шведским офицером и в конце концов сбежала из Гамбурга в его компании, оставив мужа с огромными игорными долгами. Скандал стал предметом обсуждения в городе, и по нему была написана сатирическая пьеса, запрещенная властями. Бедный рогоносец Телеман отнесся к своему положению с мрачным юмором, обратившись за финансовой помощью к друзьям с письмом, которое начиналось так: «Теперь мне гораздо легче переносить свою участь. Экстравагантность ушла вместе с моей супругой».

Самая известная история на этот счет связана с Моцартом. Мы знаем, что она правдива, поэтому ее даже включили в фильм «Амадей». После репетиции его новой оперы «Похищение из сераля» в 1781 году австрийский император Иосиф II попенял композитору, сказав, что в ней «слишком много нот». Уверенный в себе 25-летний композитор ответил, что «нот ровно столько, сколько необходимо, ваше величество». Излишество – в ухе слушателя.

Заключительное слово

В конце концов, кто может судить о том, что много – это слишком много? Можно также зациклиться на дефектах и недостатках личностей композиторов, и я вижу, что эта часть книги получилась чрезмерно длинной. Разве такие жизненные подробности не важны по отношению к главной цели – самой музыке? Для меня они просто подчеркивают чудо ее существования. Музыке приходится пробивать себе дорогу в жестокой атмосфере внешнего мира. Люди творят, потому что, в конце концов, они просто не могут удержаться, но, поскольку они – существа с богатым воображением, их личные изъяны иногда оказываются самыми большими препятствиями. Великие всегда достигнут результата, подумайте о том, сколько прекрасной музыки мы никогда не услышим из-за того, что человек с идеей решил, что завтра начнет работать. Возможно, в другом измерении есть место, полное отложенных сонат.

Возможно, Моцарт и любил свои ночные вечеринки с бильярдом, и упустил несколько карьерных возможностей, насолив людям, но бездельником его не назовешь. Подлинный результат склонности наших композиторов к излишествам и одержимости – это то, что они оставили нам, и то, что они продолжают создавать. Даже если в этой главе мы задокументировали некоторый сопутствующий ущерб, мы всё равно получаем лучшую часть сделки.

В таком деликатном вопросе, как любовь, одержимость подпитывает ожидания. Воображая, что они оправдались, мы чувствуем прилив сил от завоевания, тотального триумфа и глубже погружаемся в любовную связь.

Триумф

Рихард Вагнер и то, чтосделаловесь мир егодолжником

Целое станет величайшим поэтическим произведением, когда-либо написанным.

Рихард Вагнер о своем цикле «Кольцо нибелунга»

то одно из величайших и самых ничтожных наслаждений в жизни: оказаться правым. В автобиографии Чарли Чаплина есть рассказ о раннем драматическом соприкосновении с классической музыкой. В 1913 году, будучи еще никому не известным комиком, гастролировавшим по Соединенным Штатам в составе английской водевильной труппы, 24-летний Чарли взял несколько дней отдыха от рутины провинциальных шоу, чтобы совершить одиночную поездку в Нью-Йорк. Этот оазис сравнительной роскоши включал в себя хороший отель, полбутылки шампанского и первое посещение оперы «Тангейзер» Вагнера (1845) в Метрополитен-опера. Чаплин не знал ни немецкого, ни сюжета оперы, но, когда в третьем акте начался «Хор пилигримов», будущий Маленький Бродяга разрыдался. «Не знаю, что подумали сидевшие рядом со мной люди, – писал он. – Музыка, казалось, подводила итог всем страданиям моей жизни». До мировой славы Чаплина как кинокомика оставалось всего несколько месяцев.