Шоковая волна
Шрифт:
— У вас был долгий рабочий день, помощник, — весело приветствовала его я.
— Не дольше вашего, мэм. Чем могу служить? — Моему спутнику он сказал: — Добрый вечер, доктор. — А потом почти взмолился, обращаясь к нам обоим: — Шерифа в его отсутствие заменяет Герин, но он уже ушел домой. Так что то, с чем вы пришли, может подождать до утра. Так будет куда лучше.
— Профессор Форбс и я хотели бы поговорить со студентами, которых вы задержали, помощник.
— Без разрешения шерифа это невозможно.
— Вот мы и пришли, чтобы его получить.
Эверетт оглянулся, ища глазами дежурного.
— Прошу
В коротком коридорчике между двумя дверями я увидела скамью у стены, но мы с Форбсом предпочли стоя наблюдать за происходящим. Эверетт прошелся вдоль ряда столов и остановился перед тем, за которым в одиночестве сидел полицейский, и стал с ним беседовать. Комната, где мы находились, казалась огромной, должно быть, когда-то это был зал судебных заседаний. Теперь же в нем разместился странный набор современной аппаратуры и офисной мебели. В конце длинного стола для допросов помощники шерифа по особым делам играли в карты, — кто, ожидая поручений, кто просто чтобы убить время. Их голубые шлемы лежали на подоконнике. Когда я посмотрела в их сторону и кивнула в знак приветствия, они чуть привстали на своих стульях.
Однако один из них неторопливо встал и представился.
— Меня зовут Таркингтон, мэм. Могу я быть вам чем-то полезен?
Видимо, это был тот самый Таркингтон, о котором упомянула миссис О’Мэлли и который якобы сказал ей, что я пишу статью о Хиггинсе. Потом, она, правда, поправилась и сказала, что обо мне она узнала от мужа, но имя Таркингтона я почему-то запомнила. Видимо, на это была какая-то причина. В свои тридцать с чем-то он, видимо, все еще числил себя в дамских баловнях, хотя ничего особенного в его смазливости не было, зато была привычка постоянно кривить губы в подобии улыбки. Очевидно ему казалось, что держать рот закрытым это чересчур банально для него.
— Пожалуй, нет, спасибо, — ответила я.
— Вы та самая леди из журнала, не так ли?
— Да, это я.
— Проходите. Ребята будут рады видеть вас.
— Это доктор Форбс, мистер Таркингтон, — представила я ему моего спутника.
— Тарки, — помощник шерифа протянул Форбсу руку. — Здравствуйте, доктор, как вы себя чувствуете?
— Мне получше, — буквально ответил ему Форбс и сделал мне знак, что пора двигаться дальше, если мы хотим увидеть ребят, как назвал их Таркингтон.
Эверетт все еще совещался о полицейским. Таркингтон тем временем приподнял полотнище американского флага, висевшего над одним из столбов, облегчив нам проход в глубь комнаты для встречи с теми, кого наш гид Таркни назвал «особым» отделом. Их было десять человек, и кое-кто из них наблюдал за карточной баталией. Она, разумеется, при нашем появлении была прервана, на столе карты лежали рубашкой вверх. Денег мы не заметили, однако в изобилии валялись грязные замызганные спички. Перед каждым игроком стояла кружка, среди которых было несколько пивных с крышками.
Я совсем не чувствовала неловкости в обществе этих полицейских. Я всегда предпочитала общество мужчин, а при моей профессии большинство из них оказывалось стражами порядка. Именно такого сорта мужчины были друзьями моего отца, и я привыкла к ним с детства. Они работали
Здесь же мужчинам было по тридцати лет. Один или два, правда, казались постарше, но никого, кому было бы пятьдесят.
Два или три лица уже оттеняла двухдневная бородка, свидетельствовавшая о том, что они не работают непосредственно в офисе шерифа. Это были специальные кадры; на рукавах молодых людей были особые нашивки. Я не знала, как они восприняли мое появление, но враждебности я не почувствовала. В углу, в нескольких футах от нас, стояли два телетайпа, которые молчали все то время, что мы были здесь. Но сейчас один из них вдруг застучал.
— Заткнись, Бидди, — крикнул Таркингтон.
Присутствующие рассмеялись, кое-кто деланно громко. Это, видимо, была порядком надоевшая шутка, но все посчитали нужным не разочаровывать шутника Тарки.
Вернулся Эверетт и сказал, что сейчас позвонит шерифу. Жестом он дал нам понять, что нам следует оставаться здесь. Кто-то предложил мне стул. Форбс пристроился рядом, на свободном краешке стола, чувствуя себя здесь куда хуже, чем я.
— У Эверетта скобяная лавка на Мейн-стрит, — вдруг сказал он.
— Да, доктор, это его магазин, — подтвердил Таркингтон.
Я, чтобы разрядить обстановку, похвасталась:
— Мой отец когда-то был помощником шерифа в Лейк-Сити.
— Неужели! — Эверетт замедлил шаги и повернулся. Было видно, что он доволен этой информацией, могущей поднять авторитет моей персоны в глазах чинов из спецотдела. Если он считал это необходимым, то мои отношения с ними могут оказаться непростыми, подумала я.
Из боковой двери вышел человек, на ходу поправлявший брюки. Я узнала Эдварда Ковача, того самого, кто проник в мой номер. Увидев меня, он резко остановился, но тут же нахально улыбнулся и поздоровался. Пройдя мимо автоматов, он выудил из одного из них банку пива. Было слышно, как он открыл ее.
— Прихвати еще парочку, Эдди, — крикнул ему Таркингтон.
— Когда ваш отец был в Лейк-сити, мэм? — спросил меня один из присутствующих. — Мой кузен пару лет назад баллотировался там на пост государственного чиновника от демократов.
— Он должен был проиграть, — сказала я.
— Лучше поверьте мне.
— Это было давно, в сороковых, — сказала я, имея в виду своего отца.
— Что вы, мэм, тогда вас и на свете не было, — галантно заметил мой собеседник.
Таркингтон, протянув руку, сгреб свои карты со стола и сунул в нагрудный карман.
— Это не потому, что я вам, парни, не доверяю. Просто боюсь забыть свой первый ход.
— Простите, что помешали вам, — извинилась я.
— Все в порядке. Все знают, что у меня хватит терпения дождаться, когда заяц вылезет из своей норы, так что я не расстраиваюсь.
Ковач принес пиво, а Таркингтон стал представлять нам своих коллег, называя только их имена. Мне он совсем не нравился, в его поведении было что-то насмешливо ехидное и даже нахальное. Мне следовало бы запомнить имена, но получилось так, что я запомнила лишь одно: имя Эла, чей кузен баллотировался от демократов. Моего отца тоже звали Эл, и он любил распевать песенку о каком-то Эле, о котором стоит помнить, потому что он хороший парень.