Шолох: Теневые блики

Крейн Антонина

— Прости меня, Дахху, — простонала я, почувствовав, как очередной потолочный камень ударяет меня по спине. Скоро мы будем погребены.

Вдруг что-то схватило меня за плечи, с силой дернув. Я не успела сообразить, что произошло, как оказалась на зеленой лужайке у пруда. Дахху все также был внизу, подо мной — я сжимала его с такой силой, что посинели костяшки пальцев.

На территории храма не осталось места миру.

Животные попрятались, птицы улетели. Земля раскололась, и глубокие трещины стонали и осыпались краями, убегая все вдаль и вдаль, в сторону Дворца. Деревья дрожали и скрипели. Небо заволокло

темно-фиолетовой тучей. Нудное нытье сирен шурупами ввинчивалось в самый мозг.

Передо мной стоял, шатаясь, полупрозрачный Полынь, весь в мраморной крошке. Куратор окинул нас бешеным взглядом — его и без того огромные глаза совсем ввалились. Смерть, и та краше. Полынь повернулся в сторону Храма Белого огня, трясущегося и стонущего в тридцати метрах от нас, помотал головой, сам себя похлопал по щекам и исчез.

— Что ты делаешь? — с опозданием крикнула я в пустоту.

В тот же момент я с ужасом увидела, как храм рушится. Рушится окончательно, обваливаясь внутрь, начиная с купола. Боковые фасады сложились к центру, будто пыльный театральный занавес ознаменовал конец спектакля.

— П-полынь? — обреченно пискнул, казалось, совсем чужой голос.

Огромное пепельное облако поднялась от обломков храма и безнадежной серостью поглощало все вокруг. Я не могла выдавить ни звука. Но вот — куратор снова появился, изо всех сил удерживая очнувшегося Анте Давьера. Я выдохнула.

Предприниматель, владелец «Вострушки», тяжело дышал и вырывался. Это было похоже на борьбу человека с ночным кошмаром — ведь Полынь, от секунды к секунде, становился все прозрачнее и прозрачнее, будто на картине выцветали пятна. Я в панике смотрела на куратора, до одури боясь, что он сейчас окончательно исчезнет, раз и навсегда. А сама, хоть и хотела вмешаться, не могла — крепко сжимала руками рану Дахху, понимая, что отпущу — и другу точно конец. Еще большую потерю крови допустить нельзя. Да и сейчас не было гарантий…

Вдруг обессилевшего Полынь качнуло. Куратор тяжело осел на землю.

Давьер, вырвавшись, тотчас метнулся ко мне с искаженным ненавистью лицом, выдергивая из ножен, спрятавшихся под рясой, короткий меч. Я рефлекторно сжалась, закрывая горло рукой, как от бешеного зверя. Вряд ли бы это помогло против полуметрового куска стали, но… Неожиданно рядом с маньяком снова возник Полынь, взявшись откуда не возьмись, прямо из воздуха. Телепортация!

Куратор с размаху локтем засветил Анте в скулу, схватил его за пояс и снова исчез, вместе с маньяком. Мгновение спустя их дерущаяся пара появилась в нескольких метрах от нас, на рыбацких мостках пруда. Их было плохо видно из-за затянувшей окрестности мраморной крошки.

Давьер, почувствовал под ногами твердую поверхность, широко размахнулся мечом, но Полынь пнул его ногой в колено и отпрыгнул в сторону, уворачиваясь. Маньяк, издав недовольный рык, не позволил себе отвлечься (хотя сапоги у Полыни были с предусмотрителньыми шипастыми носками, о да). Он бросился к куратору, опять занося оружие. Тот снова и снова отскакивал то вправо, то влево, постепенно отдаляясь и концентрируя в левой ладони шар некоего сине-золотого заклинания. Правой рукой Полынь размахивал для баланса.

Увидев, что вот-вот его бомбанут магией, Анте ускорился и в два прыжка ликвидировал расстояние между собой и куратором, с силой выбрасывая меч в прямом ударе. Я охнула. Полынь,

которого оружие должно было неминуемо проткнуть, с громким проклятием растворился в воздухе.

Недораскаченное сине-золотое заклинание схлопнулось. Посреди озера взвились в воздух яркие брызги — что-то достаточно тяжелое, вроде молодого мужчины, с плеском погрузилось в воду. Давьер, обретя упущенное из-за пустого удара равновесие, пожал плечами и развернулся ко мне.

— Жаль, что струсил. Унни у него полно, мне бы пригодилось, — равнодушно отметил маньяк и быстро пошел в мою сторону, снова поднимая меч.

Но он не успел дойти до нас с Дахху. Трое дворцовых гвардейцев, уже давненько бежавших издали, преградили ему путь, взъерошив плюмажи и выставив длинные, в полтора метра, пики. Анте с силой схватил одно из ощерившихся против него орудий, вырвал его из рук стража и, развернув на сто восемьдесят градусов, проткнул гвардейца… Железный наконечник с мерзким чавканьем вошел в щель между доспехами. Другие стражники с криками ярости бросились на маньяка, но не успели даже коснуться его — Давьер растворился в воздухе.

Убитый страж упал. Коллеги бросились к нему, стали раздевать, надеясь, что рана не смертельная. Я же знала, что гвардеец мертв.

Так работает наш маньяк, долбанный Анте Давьер — убивает, чтобы заполучить свеже-освободившуюся унни. Когда тухнет искра… Я перевела взгляд на синюшного Дахху. Меня не на шутку колотило. Что делать?

— ЛЕЧИТЬ, ДУРА! — раздался в мозгу отчаянный голос юного Карла, такой громкий, что меня аж подбросило. Втянув носом воздух — всю эту сумасшедшую, яркую, красочную шолоховскую весну, все это землетрясение, фиолетовые тучи, водоросли пруда, — я постаралась целиком перенестись в кончики собственных пальцев, а оттуда — в горло Дахху, представляя, как стягиваются сухожилия, срастаются нервы, восстанавливаются сосуды.

Ничего не происходило.

Ручей. Звонкий ручей. Прохладная вода, успокаивающая твою душу, связывающая тебя со Вселенной, облегчающая боль. Смеющаяся, журчащая унни, всепронизывающая унни, из которой соткана вселенная, энергия, любящая играть. Не в армрестлинг, как я думала всю свою жизнь, а в поддавки. В игру под названием «дай мне достойную идею, и я сама ее воплощу».

Можно по-другому. Точно можно по-другому. Не обязательно бить наотмашь и пробиваться с боем. Можно обнять, приласкать и пройти вместе. Можно улыбнуться и отпустить ненависть. Можно расслабиться и вдохнуть жизнь полной грудью, чтобы твоя душа, твоя Искра разгорелась до согревающего пламени в морозной день. Радушие. Прощение. Гармония. Унни, я не враг тебе. Я не хочу склонять тебя и заставлять повиноваться. Я друг. Твой потерянный и испуганный друг, у которого на руках умирает прекрасный человек с красивым именем Дахху из Дома Смеющихся.

Там, в храме, позволив своей ненависти рушить город, который я люблю — я была не права.

И тогда, зимой, позволив боли от утраты магии остановить меня в познании себя и мира — я тоже была не права.

Я была не права всегда, когда боялась сделать шаг вперед. Всегда, когда выбирала бездействие. Когда опускала руки. Когда думала, что меня никто не понимает, и слепла от гордыни. Всегда, когда позволяла победить лени, страху, злобе, безответственности и равнодушию.

Унни. Я плохой игрок, но я в твоей команде.