Шпага Софийского дома
Шрифт:
И вправду, день зачинался замечательный: светлый а какой-то праздничный, с прозрачным, дрожащим над дальним лесом маревом и пронзительно синим небом, чуть тронутым кое-где белыми мазками облачности. Легкий ветерок шевелил листья росших на самом берегу берез, небольших, видно недавно посаженных - уж слишком ровно росли.
Капитан Штюрмер притулился к березе и сплюнул.
– Лоцман пропал, - хмуро пояснил Куно.
– Как это по-русски? Плакали наши денежки!
Пожав плечами, Олег Иваныч предложил нанять другого, на что рыцарь возразил, что сделать это не так легко, как кажется, поскольку буквально дня три назад прошел в Новгород большой купеческий караван - все местные лоцманы с ним и ушли.
Большой купеческий караван. Наверняка Иван Костромич и прочие.
– Ничего не напоминает, Куно?
– Что? Этот корабль...
– рыцарь внимательно присмотрелся и вздрогнул: О! О, майн Гот!!!
Не говоря больше ни слова, он вытащил из ножен меч и бросился к стругу. С разбега перескочил на корму и скрылся в небольшом помещении трюма... том самом...
Особо не раздумывая, Олег Иваныч последовал его примеру, чувствуя за плечами дыхание капитана "Благословенной Марты".
Струг качнулся, и он едва не свалился за борт, успев уцепиться за мачту. Тут же на палубу поднялся Куно фон Вейтлингер.
– Там, - нехорошо усмехаясь, он кивнул вниз, а потом посмотрел почему-то на Штюрмера, - там наш лоцман!
Нанятый в Ладоге лоцман - молодой кудрявый парень - лежал неподвижно, уткнувшись лицом в мокрые доски трюма. Под левой лопаткой его торчала костяная рукоятка ножа.
– Статья сто пятая, - цинично, но, к сожалению, верно, констатировал Олег Иваныч.
– Умышленное убийство. Однако неплохо засадили, - он осторожно потрогал нож.
– Между третьим и четвертым ребром. Профессионально сработали, сволочи!
Выбравшись на палубу, они поспешно покинули пустынное судно. Почему разбойники бросили струг? Зачем убили лоцмана? Ну, с лоцманом, допустим, понятно - парня ликвидировали, чтобы задержать ливонцев, - другого объяснения Олег Иваныч пока не видел. Но разве человеческая жизнь соизмерима с этим желанием? Вполне. И в двадцать первом-то веке часто убивают практически ни за что. Выгодно убить - убили. Ливонцев задержали? Да, на какое-то время - несомненно. И струг бросили, не пожалели. А ведь он денег стоит, струг-то. Стали бы простые разбойники-ушкуи этак вот поступать? Да ни в жисть! Значит, не интересуют их мелкие проблемы, типа струга. Значит, гораздо большие деньги на кону, значит, платит им кто-то, и хорошо платит! Прав был игумен Феофилакт насчет разбойничьей базы, денег и высокого покровителя.
– Борода, что у козлища, - молвил кто-то из прибрежных торговцев в ответ на беглые расспросы Олега Иваныча.
Борода, что у козлища... Митря! Стопудово, Митря, - к бабке не ходи!
За Гостиным Полем берега Волхова стали ниже - уже не было видно крутых, поросших темных еловым лесом сопок, зато стало больше болот - унылых, однообразных, плоских. Лишь иногда встречающиеся небольшие - по два-три двора - деревеньки слегка разнообразили путь. Встретился по пути и большой посад - все как положено, с крепостью и каменным храмом, - но "Благословенная Марта" не стала делать там остановку - было слишком дорого время - капитан Штюрмер надеялся, если повезет, взять лоцмана в Грузино последнем крупном селении перед знаменитыми волховскими порогами. Потому спешили.
Успели до темна. Грузине действительно оказалось крупным и богатым селом, с новыми - еще, казалось, пахнущими смолой - избами и следами недавнего пожара. На пригорке, рядом с выгоревшей пустошью, деловито перестукивались топоры - к зиме торопились поставить срубы. И не какие-нибудь захудалые, а высокие, в двенадцать венцов - хоромины, а не избы. Видно, богато жили грузинцы. Да и как не жить - на левом берегу Волхова, как раз напротив села, заканчивалась дорога, серо-желтая, пыльная, с вытоптанной травой - по всему видать, частенько пользовались дорогой-то, не забрасывали. Внизу, у реки, толпились люди. Сбились в кучу лошади, коровы, повозки. От левого берега к Грузине деловито сновали многочисленные плоты и лодки. Амбалистые мужичишки споро перегружали грузы. С телег - на плоты. С плотов - на телеги. Отсюда и название - Грузино. От грузов да грузчиков.
– Ишь, как ловко орудуют, шельмы.
Олег Иваныч засмотрелся
Они все-таки нашли лоцмана. После долгих уговоров взяли местного рыбака - старого, с развесистыми седыми усами, деда "сто лет в обед". И то повезло - все, кто помоложе, либо промышляли рыбу в Ладоге, либо ушли с караваном.
– Пройдем, ништо!
– заверил дед, аккуратно заворачивая в тряпицу несколько серебряных рейнских грошей.
– Вода есть, много воды-от. Дожди почитай с Троицы поливали, дня три токмо ведро. Пройде-о-ом. Канатом за камни зацепимся. Да были б людищи посильнее, а вода - она вынесет.
Вода действительно вынесла. Да и людишки, тянувшие канат против течения, оказались на высоте. Только один бог знает, скольких нервов это стоило капитану Штюрмеру и его боцману!
Огромные камни торчали в воде повсюду, словно зубы сказочного дракона. Мимо "Благословенной Марты" неслись по течению обломки карбасов и лодок. Сумасшедшей водяной каруселью они вертелись в водоворотах, исчезали где-то в глубине и снова всплывали, с треском ударяясь о камни. От этого звука хватался за сердце капитан Иоганн Штюрмер, морщился рыцарь Куно и даже Олег Иваныч с опаской посматривал за борт. Было чего бояться! Волховские пороги это вам не шторм на Балтике, это намного хуже! Были моменты, когда думалось - все, не выплывем - с такой силой течение сносило на камни! Вот-вот лопнет канат - и неуправляемое судно бросит кормой на камни! И ведь не выплывешь - течение! Доказывай потом Господу Богу, что ты в двадцатом веке родился, а здесь очутился, можно сказать, случайно, и вовсе не корысти ради.
– Добрая когга!
– когда вышли на чистую воду, одобрительно отозвался о корабле старый рыбак.
– И шкипер - не в лесу найденный...
– Вы тоже смелый человек, - перевел фон Вейтлингер слова капитана.
– И очень опытный кормщик. Вот вам еще грош, заслужили.
Еще пара дней - и все почувствовали приближение большого города. Все чаще мелькали по берегам деревни, попадались и монастыри - в основном, деревянные, но добротной постройки, с высокими храмами, сложенными из белого известняка. Заметные издалека, храмы сверкали на солнце, словно знамение. Олег Иваныч даже перекрестился, хоть и не считал себя верующим человеком. Ну, полным атеистом тоже не считал. Так, не поймешь кто, как и большинство. Красят яйца на Пасху, иногда ходят в церковь, детей, правда, крестят, это уж обязательно, но... Попроси кого прочесть Символ веры, прочтут? Вот и Олег Иваныч сомневался...
Все больше лодей, стругов, лодчонок сновало по седым водам Волхова. Купцы, рыбаки, перевозчики, монахи - все торопились, спешили, словно боялись опоздать куда-то. Куда-то? Олег Иваныч и сам уже нетерпеливо поглядывал вперед, все ждал, ну когда же, когда?
А вот он, Господин Великий Новгород!
Выплыл из-за поворота белым лебедем стен, вознесся к небесам маковками церквей, растекся по Волхову колокольным звоном. Вверх, вверх - ярусами храмы - и главный - Святой Софии: сияют закомары пиленым сахаром, в куполах золотом плавится солнце! Справа - торг с лавками-рядами, впереди - мост. Кипит, волнуется, не затихает ни на минуту людское море. Всем угодят гости-купцы: и знатному воину, что приценивается к броням да панцирям новгородским, и фряжским, и свейским. Даже нюрнбергские есть - знаменитого мастера Зельцера работы, что привезены тайно свейским гостями; и боярыне вон идет, с мамками да девками дворовыми, глаза серые, с поволокой, не одного парня стрелой любовной ранили, стреляют по сторонам, разбегаются - и фландрского сукна зеленого, словно майская трава, и парчи персидской, а есть еще и ювелирный ряд, златокузнецы-рукодельцы уж такие перстни-колечки-серьги сотворят - красоты неописуемой, так и тает женское сердце, как мед в печи. Чуть дальше пройти - рыба, и ганзейская селедка в бочках, и своя, волховская, - караси да карпы. А мясо, мясо - так и пахнет разделанной требухой, хоть нос затыкай да беги без оглядки - оно понятно, что пахнет, чай, жара стоит, не зима ведь. Бегают по торгу мальчишки: