Шпаргалка для грабителей
Шрифт:
– Кованый гвоздь!
– Четырнадцатый век!
– И в каком отличном состоянии!
– Хоть сейчас в стенку вбей!
– Э нет, коллеги, – веско произнес Игорь Степанович, главарь этой тусовки. – Это гвоздь не из стены, а из копыта. Такими гвоздями в четырнадцатом веке подковывали лошадей.
Алешка дернул меня за руку:
– Лучше бы я его себе оставил.
– У тебя что, лошадь есть, с копытом и подковой?
– Был бы гвоздь, – философски заметил Алешка.
А на раскопках назревали дебаты.
–
– И вообще их туда не пускали, – поддержала бородача девушка в шляпе, но без бороды. Что ее, в общем-то, не портило.
– А как же гвоздь мог оказаться здесь?
Разгорелась дискуссия. Заварил Алешка кашку, подбросив гвоздь в то место, где его никак не могло быть. Самое время смываться. И укрыться на своей территории. Заодно и на Кистинтина полюбоваться.
Да и самое время было возвращаться в гостиницу, ужинать. Об этом говорили не часы, а наши желудки. Пакет сока давным-давно уже растворился в их недрах.
Но поужинать вовремя нам не удалось. На Б. Липовой нас перехватила Митревна.
– Директор, – окликнула она меня, – ну-ка, подсоби.
Бабка сидела на скамейке, а рядом с ней громоздились мешки, сумки и молочный бидон.
– Завтра рыночный день в центре, – объяснила она. – А у меня тут оказия подвернулась. Подсоби товар до речки снесть.
Оказией оказался местный рыбак дядя Сеня. Он собирался сплавиться вниз по реке, а уж заодно доставить и бабку в центр, к рыночному дню.
Вещей у бабки было много, но не тяжелые. Большой, но очень легкий мешок с липовым цветом, который она уже успела подсушить для продажи, немного других трав в узелках, бидон с козьим молоком и какие-то «пользительные» порошочки (тоже из сухих трав) в маленьких коробочках (из-под сигарет, кажется).
Все это бабуля тараторила нам по дороге.
– Вечерком у золовки чайку попью, переночую, а утречком, в самый рассвет, – на вокзал, бизнес делать.
Мы уже спускались к реке, как вдруг откуда-то выскочил заполошный Кистинтин и промчался было мимо нас к гостинице, но, заметив Алешку с мешком на плече, круто затормозил – аж подметки завизжали.
– Что несешь, туда-сюда? – спросил он, не переведя дыхание.
Я не успел ответить, как Алешка небрежно бросил:
– Лебединые перья.
– Чего?!
– Того. Лебединые перья, – повторил Алешка для туповатых.
– А... А зачем тебе?
– Перину буду делать, – Алешка эту фразу произнес, состроив максимально хитрую рожицу. Знаю, мол, да не скажу.
– Перину, да? – Кистинтин напряженно соображал. – А зачем?
Хороший вопрос. И ответ был достойный:
– Гвозди буду ею заколачивать. В подковы.
– Здорово врешь! – дошло до Кистинтина. – Отдавай перья! – И он вцепился в мешок. – И бумажку отдай! Ты ее спер! Я знаю, ты был в музее!
Лучше
А мы пошли дальше. Только Алешка обернулся через несколько шагов и зачем-то сказал:
– Не плачь, туда-сюда. Бумажка опять в музее. – И почему-то ткнул себя пальцем в живот.
А мы помогли Митревне загрузить ее товар в лодку, заодно договорились с дядей Сеней, что он даст когда-нибудь на ней покататься, и пошли, проголодавшись еще больше, в гостиницу.
Когда поравнялись с Кистинтином, который все еще сидел на сырой земле и ошалело скреб пятерней затылок, он привстал и сказал:
– Эй, постоялец, где, говоришь, бумажка-то? В музее?
Алешка сделал удивленные глаза и ответил с недоумением:
– Я говорил? Я ничего такого не говорил. – А когда мы отошли подальше, хихикнул: – Бумажки разные бывают. Да, Дим?
Я не понял, что он хотел этим сказать, но на всякий случай согласно кивнул.
Глава VII
Засада в бочке
В общем, мы с Алешкой развлекались как могли. А вот папа с каждым днем становился все мрачнее и скучнее. И все время о чем-то сосредоточенно думал. И все время они с Шишкиным куда-то ездили и о чем-то советовались. Шишкин даже похудел немного. Мне иногда казалось, что он чувствует себя перед нашим папой неловко, будто в чем-то виноватым. Хотя папа всегда общался с ним по-дружески, не как московский полковник с липовским майором.
И вот сегодня вечером Алешка не выдержал. Он подобрался к папе поближе – тот сидел в кресле и бездумно смотрел в пустой экран телевизора – и сказал:
– Пап, давай маме позвоним. А то ты какой-то грустный.
Папа вздрогнул, будто его будильник разбудил, и спросил:
– Что? А... Нет, Лех, я не грустный, я озабоченный.
– Проблемы? – Алешка сочувственно вздохнул. – Пошли завтра на речку. Я тебе свою удочку дам. И свои плавки, так уж и быть. Искупаемся, рыбку половим. У нас там в песочке недопитый пакет с соком закопан. Он, может, не прокис еще. Попьешь – и сразу станет легче.
– Кто станет легче? Пакет?
Стало ясно, что папа еще не врубился. Не отвлекся от своих трудных мыслей. Тогда Алешка переменил тактику:
– Пап, а мы тут историческое достояние спасаем.
Тут папа встрепенулся:
– Какое еще достояние? На речке? Пакет с соком?
– Мы там еще ракушек набрали и гвоздь нашли. От копыта боевого всадника. Мы этот гвоздь уже в надежные руки пристроили.
– Да, – сказал папа, – я сейчас позвоню маме и обрадую ее.
– Это чем? – осторожно спросил Алешка. – Речными ракушками?