Штормовое предупреждение
Шрифт:
— Ну, раз вы так говорите — кисло ответил Неккер и сел. — Хорошо, обсудим детали.
Рив открыл дверь полицейской станции и они с Герике вошли внутрь, сопровождаемые Лакланом. Парень достал ключ и повел их вниз по лестнице. Герике вошел в свою камеру и Лаклан запер ее на два поворота.
— Господин контр-адмирал! — отсалютовал Герике. — Благодарю за участие в приятном вечере.
Рив поколебался. На мгновение показалось, что он заговорит. Вместо этого он пунктуально вернул приветствие и вернулся по лестнице
Дверь закрылась. Герике немного постоял, прислушиваясь, положив руки на прутья решетки, потом подошел к окну. Кирпичная кладка подоконника потрескалась, цемент там, где входили прутья, был старый и раскрошенный. Он поднял матрац, вывинтил одну из пружин железной койки и принялся обрабатывать цемент загнутым концом.
В коридоре раздались шаги. Он быстро сел, а по ту сторону решетки появился Лаклан с винтовкой на плече и спальным мешком под мышкой.
— Что такое? — спросил Герике.
Парень поставил на пол термос, раскатал спальный мешок, залез в него и стоя застегнулся. Потом сел, спиной прижавшись к противоположной стене и положив винтовку на колени.
— Просто присматриваю за вами, капитан. Адмирал Рив думает, что вы будете лучше спать, зная, что я поблизости.
Герике улыбнулся:
— Знаете, Лаклан? Похоже, он на все обращает пристальное внимание.
Он улегся на койку, укрылся одеялами до подбородка и почти мгновенно уснул.
Баркентина «Дойчланд», 24 сентября 1944 года. Широта 56°00N, долгота 9°51W. 110 миль к юго-западу от Внешних Гебрид. День начался странным штилем, который на моей памяти я не могу припомнить в этих водах. Сразу после полуночи наш путь пересекло судно, мы слышали его двигатель и ясно видели свет, вероятно, из-за небрежности со стороны команды. В среднюю вахту снова начался дождь и ветер соответственно окреп. Настало воскресенье, и в четыре склянки утренней вахты, сестра Анджела совершила обычную заутреннюю на палубе, несмотря на суровую погоду.
12
«Дойчланд», выставив каждый клочок паруса, делала двенадцать узлов. Море начало покрываться белыми барашками под однообразным свинцово-серым небом.
Дождь налетел с юго-запада, и сестра Анджела стояла под ним у поручней и говорила проповедь другим монахиням на палубе внизу с дюжиной членов команды, достаточно религиозных, чтобы выйти на заутреню.
Хотя несколько матросов были католиками, остальные, если вообще принадлежали какой-либо церкви, были лютеранами, поэтому ей приходилось вести службу таким образом, чтобы никого не оскорбить.
Она как раз подошла к концу общей исповеди, голос чисто звучал в сыром воздухе.
— … и благослови нас, милостивый боже, на праведную и спокойную жизнь, к вящей славе своей.
Несколько мгновений стояла тишина, пока она молилась, закрыв глаза и сжав руки. Она перекрестилась и сказала:
— Теперь споем гимн, специально для тех, кто на море, и, стало быть, для всех вас. Вечный отец, великий спаситель, усмири безустанные
Лотта и другие монахини храбро подхватили слова и Рихтер, стоявший позади нее, вступил тоже, побудив и других членов команды запеть нестройным хором. Сестра Анджела разок повернулась, бросить взгляд на Бергера и Штурма, и капитан обнаружил, что он, несколько беспомощно, тоже присоединился к хору.
— Услышь нас, когда молим тебя за тех, кто в бедствиях моря.
А потом, когда хор начал иссякать, в небе раздался гул мотора. Бергер в тревоге повернулся и увидел черный самолет, идущий над морем с юго-востока на высоте не более ста пятидесяти футов.
— Боже милостивый, вот оно! Вот оно, наконец! — подумал он и в тот же миг схватил сестру Анджелу и пригнул ее. На палубе внизу было полное замешательство, команда рассыпалась, а сестра Кэт пронзительно закричала.
Штурм, припавший на одно колено позади Бергера, возбужденно закричал:
— Поглядите, господин капитан! Это один из наших!
Бергер мельком увидел пролетающий Юнкерс, ясно увидел кресты на крыльях, свастику на хвосте, потом самолет накренился влево и начал набирать высоту.
Внизу на палубе люди подбежали к поручням, двое-трое карабкались по снастям, все радовались, Рихтер и Лотта стояли вместе, рука боцмана на талии девушки, и оба смотрели в небо.
— Что теперь, господин капитан? — спросил Штурм.
Бергер, собрав утерянное было хладнокровие, поднялся на ноги. Он перегнулся через перила и рявкнул:
— Рихтер, спусти шведский флаг. В моей каюте в большом шкафу ты найдешь флаг Кригсмарине.
Он повернулся к Штурму:
— Быстро за радио. Посмотрим, удастся ли контакт.
— Шведский? — спросил Неккер. — Ты уверен?
— Определенно, господин капитан — заверил его Руди. — Я ясно видел флаг.
Вмешался Кранц, хвостовой стрелок:
— Могу подтвердить, господин капитан.
— Парусник — сказал Неккер. — Ни за что бы не поверил, если бы не видел сам. Посмотрим еще раз.
Он заложил вираж, на этот раз заходя на не более чем на ста пятидесяти футах, и, когда судно появилось, увидел, что шведский флаг спускается.
— Какого черта они меняют раскраску, господин капитан? — спросил с изумлением Руди Хюбнер.
— Догадайся — сказал Неккер и с удовольствием хрюкнул, когда начал подниматься другой флаг.
Когда они проносились мимо, флаг развернулся на ветру и Кранц сказал с изумлением:
— Флаг Кригсмарине, господин капитан! Клянусь!
— Нет необходимости — отозвался Неккер. — Я тоже его видел. Но в этом нет никакого смысла. Сделаю еще круг.
Радиооператор Шмидт тронул его за плечо:
— Я что-то принимаю сейчас, господин капитан. Должно быть, они. Переключаю.
Через мгновение, к его полному изумлению и с чистотой, возможной только на таком близком расстоянии, он ясно расслышал в наушниках голос Йоханна Штурма, говорящий:
— «Дойчланд» вызывает Большого Черного Орла. Как слышите меня?