Штормовой день
Шрифт:
— А вы Гренвилу это рассказали?
— Он не дал мне рассказать. Не желал слушать. Ему неинтересно — и все!
— Но, конечно, если б вы объяснили…
— Всю мою жизнь я только тем и занимаюсь, что пробую ему объяснить, и никогда мне это не удается. Ну, есть еще что-нибудь, что вы хотели бы со мной обсудить?
Я решила, что ни при каких обстоятельствах не хочу обсуждать с ним Джосса, и сказала:
— Нет.
— В таком случае, почему бы нам не забыть о вчерашнем вечере и не начать радоваться
Идея показалась мне заманчивой. Мы обменялись улыбками.
— Хорошо, — наконец выговорила я.
Мы проехали по мосту к подножию крутого холма, и Элиот мастерски сбавил скорость, действуя своим старым переключателем. Машина с громким урчаньем стала взбираться по крутому откосу, длинный элегантный ее капот задрался, казалось, в самое небо.
До Фальмута мы добрались часам к десяти. Пока Элиот занимался делами, я могла не спеша и в охотку осмотреть городок, обращенный к югу, укрытый от северных ветров, с садами, в которых уже вовсю цвели камелии и пахло волчеягодником. Увиденная картина напомнила мне какой-то средиземноморский порт, и впечатление это еще усугубляли в эти первые весенние дни синева моря и высокие мачты яхт, стоящих на якоре в бухте.
Меня почему-то ужасно потянуло делать покупки. Я купила фрезии для Молли с плотными нераспустившимися бутонами и стеблями, обернутыми влажным мхом, чтобы они не завяли по дороге, коробку сигар для Гренвила, бутылку чудесного, пахнувшего фруктами хереса для Петтифера, диск для Андреа. На конверте была изображена группа Трансвеститов с блестками на веках. Диск показался мне вполне в духе Андреа. Что же до Элиота, то я заметила, что у него износился ремешок для часов, и выбрала темный ремешок из крокодиловой кожи, очень дорогой ремешок, как раз для Элиота. Себе я купила тюбик зубной пасты — у меня она кончалась. Ну а Джоссу… Джоссу — ничего.
С Элиотом я встретилась, как мы и договорились, в вестибюле гостиницы в центре городка. Мы тут же на большой скорости выехали из Фальмута и, проехав Труро, очутились в путанице и пересечениях каких-то дорог, проулков и тенистых ручьев, пока не достигли деревни, называвшейся Сент-Эндон, с белыми домиками, пальмами и цветущими палисадниками. Дорога, извиваясь, сбегала к ручью, и там, возле его устья, располагался маленький паб. Он стоял у самой кромки воды, так что во время прилива волны лизали парапет и стену террасы.
На этот парапет усаживались птицы — моевки. Они дружелюбно поблескивали бусинками глаз, такие непохожие на жадных, прожорливых и чуравшихся людей чаек Боскарвы.
Мы посидели на солнышке, потягивая херес. Именно там и тогда я и вручила Элиоту свой подарок, приведя его в безудержный восторг. Он тут же сорвал с часов старый ремешок и приладил новый, проделав отверстия лезвием перочинного ножа.
— Как это вам на ум пришло
— Я заметила, что старый ремешок износился, и подумала, что вы можете потерять часы.
Он откинулся на спинку стула, разглядывая меня через столик. Было так тепло, что я стянула свитер и закатала рукава хлопчатобумажной рубашки.
— Вы всем накупили подарков? — поинтересовался он.
Я смутилась.
— Да.
— То-то я подумал, что у вас так много свертков. Вы так любите дарить подарки?
— Приятно, когда есть, кому дарить.
— А что, в Лондоне некому?
— В общем, да.
— И друга сердца нет?
— И никогда не было.
— Не могу поверить.
— Но это так.
Мне самой казалось странным, что я так с ним разоткровенничалась. Возможно, виной тому был теплый день, какой-то удивительно ласковый, располагающий, из-за чего я и ослабила бдительность, а возможно, свою роль сыграл херес. А возможно, то просто была откровенность и доверительность двух людей, вместе переживших некую бурю, как это случилось с нами накануне за ужином. Какова бы ни была причина, но разговаривать в тот день с Элиотом мне было легко.
— Но почему это так? — продолжал расспрашивать он.
— Не знаю. Может быть, это из-за того, в какой обстановке я росла… мама все время меняла мужчин, жила то с одним, то с другим, так что и мне пришлось жить при них. А что как не тесное общение губит прекраснодушные мечты и романтические иллюзии.
Мы посмеялись.
— Это, может быть, хорошо, — сказал Элиот, — а может быть, и плохо. Не стоит замыкаться в себе, а не то к вам вообще будут бояться приблизиться.
— Я своей жизнью довольна.
— Вы собираетесь назад в Лондон?
— Да.
— И скоро?
— Вероятно.
— А почему бы еще не побыть здесь?
— Боюсь злоупотребить гостеприимством.
— Этого не произойдет. А я так с вами и словом не успел перемолвиться. И вообще, как вы можете уехать в Лондон и покинуть все это?.. — Он обвел рукой все окрест — небо, солнце, тишину, плеск воды, приметы наступающей весны.
— Могу, если приходится. Меня ждут работа, квартира, в которой надо делать ремонт, и вся жизнь, которую надо налаживать заново.
— А подождать все это не может?
— Не до бесконечности же.
— Все ваши причины — неосновательные.
Я промолчала.
— Если только, — продолжал он, — вас не обескуражил вчерашний инцидент…
Я улыбнулась и покачала головой:
— Ведь мы же решили больше не упоминать о вчерашнем.
Элиот облокотился о стол, опершись подбородком о сжатый кулак.
— Если вам действительно была бы нужна работа, ее и здесь можно найти. И квартиру снять, если захотите жить отдельно.