Штормовой предел
Шрифт:
— Возьми подарок и неси сюда, — пнул он своего помощника.
Тот сразу же метнулся и аккуратно собрал с моей ладони жемчужины, да и мешочек не забыл.
— Вельми приятны. Лепота…, - воевода Голицын искренне любовался жемчужинами, да не речными, которых в России-матушке всегда было в достатке. А иноземными, заморскими.
— А откуда сиё диво?
— С Нового Света, из страны дивной, да далёкой, за Великим океаном, что и за месяц не преодолеть, если не сгинешь.
— О! Да что же ты сразу не сказал о том? Мы бы сразу все твои проблемы
— Мало, всего десяток имеется.
— Так это буде много и на сотню человек!
— А оружие, а припасы, а лошади?!
— Да, это верно. Дорога нынче дорого стоит. Но за царский подарок — благодарю, а жемчужины мы все у тебя и выкупим. Скажу, кому разрешаю, а ты продашь. По цене сторгуемся!
— Хорошо. Мне люди нужны, да умельцы, а не глупые бездари, кроме сохи ничего в руках и не держащие, — решил напомнить я.
— Так это… найдём. Жди. Да не на постоялом дворе. У себя поселю. Чай, не часто такие гости ко мне захаживают, да историй, поди, много дивных знаешь? О заморских-то странах?
— Знаю, как не знать. Про то знаю, про что вам и в снах не приснится, и явью не покажется. И много знаю про пиратов заморских, и про чудеса морские, и про женщин краснокожих. А и про корабли огромные, как горы, расскажу.
— Да-да, и это тоже интересно, — воевода весь подался вперёд. — А мы, как раз, и людишек тебе соберём и закупим воинское добро. Честь по чести получится, а истории твои довеском послужат. Везде проход тебе будет по земле русской, да и проводника дадим до Польши. Ну что, согласен?
— Согласен.
— Вот и хорошо, вот и славно, — Голицын даже позволил себе улыбнуться. — Размещайся, я обо всём позабочусь.
На этом переговоры закончились, и я вернулся на постоялый двор. Быстро собрал всё своё имущество и переехал в палаты воеводы. Вечером меня пригласили на званый ужин к воеводе. Присутствовали одни мужчины высоко рода. Вначале всё было честь по чести, но хмельные меда быстро развязали присутствующим языки.
— Так ты иноземец, боярин?
— Барон.
— А! Так это навроде небольшого поместного боярина, что на окраине живёт?
— Почти, — уклонился я.
— А про пиратов поведай нам, иноземец!
Я усмехнулся.
— Ну, слушайте.
Попивая хмельной мёд, я стал рассказывать разные истории, затянув разговор часа на три. Закончив говорить, взял перерыв. Выходя по нужде, заметил, что с женской половины тоже заглядывают. А одна бабка явно не просто так сидела у дверей в палату. Двери ведь были приоткрыты. Да и разносчики еды и напитков не всегда торопились выходить, «грея уши» у стола.
Хмель всё больше овладевал умами всех присутствующих.
— А ты про индейцев расскажи, они што, и вправду людей едят?
— Индейцы нет, а негры, бывает, что и едят. Каннибалами их кличут.
— А хто такие негры?
— Это люди, у которых кожа чёрная, как уголь ночью.
— О, как! Что деется-то, что деется. Страх какой рассказывают! — шептались меж собою приглашённые дворяне. — О то ж,
— А какие у них женщины?
— Страшные. И чёрные страшные, и индейские страшные, и не накрашенные страшные, и накрашенные. Наши и ваши все милее заокеанских.
— О, как! — снова крякнул один из приглашённых бояр. — А энть интересно, каковы они в постели?
— Так езжай и испробуй, — хохотнул воевода. — Тряхни сединой, Кузьмич. Какие твои годы…
— Так-то так, — взгрустнул Кузьмич. — Но больно далёче отседова. Да и боязно, вдруг хворь какая прихватит, а Родина далёче. Нет, не поеду, — на полном серьёзе ответствовал он. — Мне и здесь хорошо, без чёрных и красных баб. А то они, глядишь, и проклятые. Надо у отца Мефодия спросить, как так случилось на свете.
Я только усмехнулся. Подобные разговоры растянулись до глубокой ночи. То про море расскажи, то про индианок, то про мерзости какие, то про тварей морских, то про пиратов. Наконец, все устали и от разговоров, и от впечатлений, и от еды, и от питья.
Встав из-за стола, я направился в свои комнаты, где жил один. Афанасий, хоть и был свободным человеком, а сидел с прислугой, им байки травил. Благо и ему было о чём поведать, даже сочинять ничего не пришлось. С таким капитаном, как Гарсия, больно не соскучишься…
В Смоленске мы задержались на три дня, собирая людей. Этого времени, конечно, оказалось недостаточно, но и ждать дольше было нельзя. Желающих пойти воевать оказалось много. А мы ещё собирались их добирать в пути, проезжая через места, где было много вольных казаков, или тех, что хотели ими быть.
— Ефросинья, а ты слышала, что бабы гуторют про иноземца?
— Так и слышала, забавно. Врёт, поди.
— Да ты что?! И парни сказывали, что еду носили, и баба Нюра, что под дверью сидела, ещё большее сказывала. Да и откуда такое придумать-то можно? Мы токмо про лешего, да про кикимор рассказывать могём. А тут чёрные люди, красные люди. А женщины, говорит, у них все страшные, как смертный грех. И как с ними спать-то можно, их ночью и не увидишь, поди. А? Глядишь, в темноте-то и промахнёшься мимо срамного места. А?! А-ха-ха-ха.
Все девки и замужние бабы грохнули заливистым смехом, наперебой смакуя интимные подробности. Девки краснели, отворачивались, но слушали, а замужние хохотали во всё горло, добавляя в пересуды всё более и более срамных подробностей.
— Да, ну вас! — махнула платком на расшумевшихся женщин Ефросинья.
— А он красавчик, — пропела Агафья. — Загорелый, как басурманин, конечно, но всё же, дети-то от него хороши будут! А если он ещё и боярин, да богат, то можно и из кабалы выкупиться, чем не смысл согрешить с ним? А то холопы так и норовят всё утащить на сеновал. Все бока уже защипали, — и Агафья рывком обнажила свои крепкие молочно-белые ягодицы.