Штрафная мразь
Шрифт:
Нашла командира роты. Он сидел в воронке, вытянув ногу. Опустившись возле него на колени, Зоя пошарил руками и сразу наткнулся на приклад автомата винтовки в траве, присыпанный землёй.
Руки Половкова были испачканы кровью, снег под ним был бурым. Он
оставался безразличным к её прикосновениям, лишь натужно, тихо стонал.
– Вы в крови.
– Это из ноги. Зацепило.
Она разрезала ножом его штанину. Вытерла кровь, пытаясь разглядеть рану.
– Это просто царапина, – сказала ободряюще. – Не двигайтесь,
Половков скривился. Он был бледный, кружилась голова. Сбоку взглянул на санинструктора. И заметил не только грязную телогрейку и рваные ватные штаны, но и длинные ресницы, нежный румянец на обветренных щеках.
Ему даже захотелось дотронуться до её щеки, взять их в свои ладони, но показалось, что для командира штрафной роты это будет выглядеть несолидною. Он вдруг совсем растерялся и кашлянув сказал:
– Спасибо спасительница, а я дурак, хотел тебя в блиндаже оставить.
Ловко разрывая бинт, санинструктор матюкнулась.
– Так не только вы! Вы мужики все мудаки редкостные! Чтобы вы без баб делали!
Передала бойцам перевязанного Половкова и те оттащили его в блиндаж. До конца боя он оставался на передовой. Корректировал огонь, руководил боем, отправляя связных с приказами к командирам взводов.
Невесть откуда прилетевший осколок ударил Зою в ягодицу. Не тяжело. Но шок, кровь, боль.
Никому до неё не было дела. Все в немецких окопах. Рядом только убитые и раненые. Санинструктор сделала попытку самостоятельно перевязать рану, но неудобно. Сзади ничего не видно. Больно! Она расплакалась, не столько от боли, сколько от обиды.
"Как давать - так всем полком приходят! А как перевязать, так некому! Вернусь из госпиталя, никому не дам!"
Самостоятельно доползла до траншеи.
Легкораненый солдатик достал из её сумки с красным крестом перевязочный пакет. Задрал телогрейку. На её ватных штанах сзади, темнело кровавое пятно. Из рваной дыры торчал окровавленный клок ваты.
Штаны, пропитанные кровью, присохли к ране. Зоя решительно рванула, закусила от боли нижнюю губу. Грязные штаны и кальсоны спустились ниже колен, мелькнула молочно-белая кожа. Левая нога дрожала, была вся в крови.
Сказала чуть не плача.
– И какого черта я с вами связалась! Сидела бы себе в батальоне!
Боец рукой прикоснулся к её бедру. Руки дрожат, растерялся. Наконец собрался с духом. А Зоя кричит: «Ты что меня бинтуешь, как по манде ладошкой гладишь! Бабью задницу не видел! Туже бинтуй, истеку ведь кровью».
Кое-как перевязал трясущимися руками. Спросил:
– Дойдешь до медсанбата сама?
– Д-дойду, – закусила губу.
Опираясь на чью то винтовку, заковыляла к дальним медсанбатовским палаткам, стоящим в дальнем тылу.
Совсем не женское дело — война. Спору нет, было много героинь, которых можно поставить в пример мужчинам. Но слишком жестоко заставлять женщин испытывать мучения фронта. И слишком уж тяжело
Месяцы тяжелого армейского быта и непрерывных смертей делали свое дело. Вчерашние школьницы на войне взрослели и грубели. Их лица очень уж быстро принимали циничное и даже вульгарное выражение.
Никто бы не поверил в то, что матершинница Зоя любила стихи.
Она говорила подружкам -«уезжала на фронт хорошей советской школьницей, которую хорошо учили. А там…»
В медсанбате под потолком висел плотный слой дымa, и в углaх притаился не побежденный коптилкaми мрaк. Резкий зaпaх бинтов, мочи, гноя и прокисшaя вонь портянок. На полу вповалку лежали раненые. Бледные землистые лица. Впавшие щеки покрытые щетиной, тяжелый запах, стоны.
Крепкая как жёлудь медсестра с красным обветренным лицом колола тяжелораненым морфий. Те, кто был ранен полегче скрипели зубами, матерились, просили спирту.
Медсестра Нина была из деревни. Дома её дразнили за некрасивую фигуру, неласковый характер. Парни свататься не спешили, обходили стороной, а позже, когда началась война и всех мужиков забрали в армию все мысли о замужестве пришлось забыть.
Когда исполнилось восемнадцать, попросилась на фронт. Думалось, что встретит там какого нибудь молодого и красивого лейтенанта, да выйдет за него замуж.
Но и здесь было всё, как всегда. .
Мимолётные случайные связи, после которых лейтенанты и капитаны погибали или забывали её навсегда. Кому она нужна? До завтра бы дожить!
Кто-то в танковом шлеме, чуть не до поясa перетянутый бинтaми - и грудь, и головa, - кричал:
– Сaнитaры! Сaнитaры!
Двое пожилых санитаров, в неподпоясaных шинелях, приносили из операционной прооперированных.
Из раскрытых дверей в след за ними врывалось облaко холодa.
Один из санитаров высокий и чёрный, другой- толстоватый, рыхлый - обa мешковaтые, видно, недaвно мобилизовaнные.
Усталый, пропитанный спиртом и никотином хирург подцепив пинцетом выдернул у Половкова из ляжки зазубренный осколок.
Бросил его в металлическое ведро под ногами. Осколок глухо звякнул. Медсестра ловко и туго перевязала бинтом ногу.
Кряхтя и постанывая, натянул окровавленные галифе.
Хирург пробурчал:
– Повезло тебе, ротный. Ещё чуть бы в сторону и не мужик! А так через неделю прыгать будешь.
Половков отказался оставаться в медсанбате. Прибежавший Хусаинов повёл его в роту.
Следом за ним неожиданно с грохотом распахнулась дверь и из избы выскочила, опираясь на палку вся красная от бешенства, Зоя.
– Падлы,— кричала она,— крысы тыловые! Какой нахер госпиталь! Здесь лечиться буду. Никуда не поеду!
* * *
Двое немцев с ручным пулеметом отходили яростно отстреливаясь. Высокие, крепкие. Отходили медленно, устали. Вид у них был страшный, оскаленные лица, вылезшие из орбит безумные глаза.