Штрафная мразь
Шрифт:
Гулыга подполз с правого фланга. Пулеметчик заметив его, повёл стволом. Но очереди не последовало. Закончилась лента. Тогда Гулыга дал длинную очередь из автомата. Один из немцев ткнулся лицом в землю и засучил сапогами. Второй, державший в руках новую металлическую ленту, поднял руки.
Гулыга подобрал пулемёт, что- то долго объяснял пленному немцу. Из под расстёгнутой шинели немецкого пулемётчика выглядывал серо-зеленый мундир, грязные руки тряслись. Наконец, поняв, чего от него хочет русский солдат с таким страшным лицом,
Потом качнулся, издал странный горловой звук, не то всхлипнул, не то выматерился и очередью из пулемета в упор срезал помогавшего ему немца.
Пули пробили добротное шинельное сукно мышиного цвета.
На спине убитого пулемётчика набухли кровью рваные пулевые отверстия.
Остаток металлической ленты короткими ритмичными рывками вошел в приемник трофейного МГ, и пулемет умолк, сделав последнюю короткую, как отчаянный крик, очередь. Гулыга уронил от плеча короткий рог приклада и какое-то мгновение, будто преодолевая оцепенение, смотрел, как тают снежинки на перегретом стволе и на дырчатом сизом кожухе пулемёта.
Установилась зыбкая, пугливая тишина — ни звука, ни выстрела. Уже совсем рассвело, взошло солнце, и над полем недавнего боя медленно поплыли рваные облака. Тусклые солнечные лучи падали на серые комья земли, лежащие на бруствере, на тела немецких и русских солдат, разбросанных по всему полю.
Бой был жестоким, пленных не брали. После боя штрафники столпились вокруг убитых.
У Клёпы на животе болталась лакированная кобура парабеллума. Подойдя к Гулыге сказал уважительно:
– Ну, Никифор Петрович! Ловко вы их, прямо, как в кино... не вынимая папироски изо рта.
Вид у Гулыги страшный, пахнущий смертью. На плече немецкий пулемет.
Руки, лицо, телогрейка, – всё было в крови.
Гулыга зачерпнул из лужи воды, ополоснул лицо, устало прикрикнул.
– Ну чего встали? Цирк вам тут?
– Повернулся к Клёпе.
– А ты чего тут торчишь, чайка соловецкая? Трофеи не нужны?
– Нужны, нужны!
– Спохватился Клёпа.
– Но вы ж таки, слегка легкомысленный! Чуть- что — сразу стреляете. Я думаю, что ваша мама этому бы слегка огорчилась!
После боя к Швыдченко подошёл Гулыга. Затянулся трофейной сигаретой.
– Вы не держите на меня зла, Александр. Характер у меня золотой. Поэтому такой тяжелый...
И не поймёшь, то ли он действительно извинялся, то ли издевался как всегда, уголовная морда!
Швыдченко молча смотрел на ствол его автомата с затухающей злобой в глазах.
Обманутый тишиной, недвижно распластав в вышине, крылья, парил коршун.
Булыга задрал голову вверх, прищурил глаза и искренне ему позавидовал:
– Вот смотри ж ты, вроде и птица безмозглая, а никаких над ней трибуналов и начальников.
* * *
Временно замещающий Половкова лейтенант Васильев собирал остатки роты. Переругивался со взводными и спрашивал:- "где тот? Где этот? Почему не собрали трофейное оружие"?
Старшина и двое помощников притащили несколько термосов с едой.
Бросили на землю солдатские сидора, которые мягко осели широкими бабьими боками.
Штрафники сидели у костра — Гулыга, Лученков, Клёпа и еще человек десять штрафников. Кряхтя, стаскивали с ног рыжие немецкие сапоги, широкие в голенищах и растоптанные внизу, с загнутыми, как полозья, носками. Разматывали сырые портянки, ковыряли завязки ватных штанов. Устало занимали очередь за окурком.
– Покурим земеля?
– Покурим... Покурим...
Крохотный окурок, передавался из рук в руки, превращаясь в мокрый клочок газетной бумаги.
Клёпа увидев старшину встал, поднял за лямки сидор, тряхнул его. Глухо стукнули металлические банки.
Оставшимся в живых положили в котелки пшенную кашу с тушёнкой.
Каша была плохо проварена, сплошь в черных зернах, мелких камешках и непонятном мусоре. Противно скрипела на зубах.
Лученков ел быстро. Присев на корточки, вообще не заметил, как исчезла половина котелка. Вытер ложку о шинель передал её и котелок Клёпе.
Клёпа, ковыряя ложкой в котелке, бурчал:
– Вот сука жизнь! Не сиделось мне спокойно в лагере...
– Клёпа вздохнул, - Захотелось пожрать, пошлёшь человека в столовую. Скажешь, чтобы картошечки пожарили... С хрустящей корочкой. На постном масле. А тут беги, копай, стреляй! Что за жизнь. Не-еет! Буду проситься обратно. Старшина, водка где?
Старшина виновато прятал глаза и негромко оправдывался:
– Хлопцы, да говорю же вам, осколок прямо в термос попал. Вытекло всё на землю.
– Ну- ну! То-то я смотрю от тебя запах идёт. Наверное, собственным телом дыру закрывал! Вот проиграю тебя в карты, будешь тогда знать!
Остальные штрафники, изголодавшись, не слушали ни Клёпин трёп, ни оправдания старшины.
Лученков толкнул Клёпу в бок.
– Ты Миха, лучше повара на кон поставь. Кто проиграет, пусть его в котле с кашей сварит.
Клёпа скривился.
– Я и без повара мясо найду. Бля буду!
Молча и тяжело смотрел, как Лученков выскребает котелок.
– Поел?
Тот кивнул головой.
Клёпа достал из кармана фляжку. Сделали по глотку.
– И как? - Клёпа неторопливо закурил.
Лученков и не разобрал, как следует, что это такое. Только обожгло горло.
– Хорошо!- Ответил он.
– Будто господь по душе босыми ножками... Оставь бычка, а то уши опухли.
– На, кури.
Кончиками пальцев передал Глебу окурок и отошёл.
После боя почти все скинули обмотки, переобулись в добротные немецкие сапоги с подковами.