Штрафники 2017. Мы будем на этой войне

Лобанов Сергей

— Нет, там он где-то, — отрицательно покачал головой особист. — Раненый солдат говорит, видел его у Любимова, а когда тело притащили, планшета уже не было. Так что надо смотреть по всему пути, как тащили, и до места взрыва.

Капитан молча выругался. Легко сказать: «надо смотреть». Это ж не прогулка по мирному колхозному полю.

Он пополз назад в тыл.

— Куда ты, капитан?! — взбесился особист.

— Щас приду, не ори, всех фйдеров распугаешь, — махнул успокаивающе Янычар.

Добравшись

ползком до первой БМП, укрывшейся в распадке, он постучал по броне прикладом.

Высунулся механик-водитель.

— Слушай, военный, надо съездить тут недалеко. Поможешь? — спросил Туркалёв.

Глаза парня начали наполняться страхом.

— Куда ехать-то? — спросил он с опаской.

— Командира моего убило, планшет где-то там потерялся, найти надо, пока он к фйдерам не попал.

Понимая, что отказаться всё равно не получится — разведчики не тот народ, кому принято отказывать без видимых на то причин, механик-водитель покорно вздохнул:

— Ладно, товарищ капитан, поехали, покажете.

— Нет, я с тобой не поеду, пойду следом. Тебя под гранатомёты подставлять не стану, проедешь, сколько можно, потом вернёшься, а я дальше сам. Если повезёт, то планшет, может быть, найдём раньше.

БМП взревела двигателем и поползла из распадка.

Янычар пристроился вслед, предварительно распахнув кормовую дверь десантного отсека, чтобы можно было перекрикиваться с механиком-водителем.

Бьющие вверх дрожащие струи выхлопных газов сдуло порывом ветра, обдав капитана гарью сгоревшего топлива.

Боец, управляя машиной, обернулся, всем видом спрашивая: «куда дальше»?

— Видишь вон ту сгоревшую «восьмидесятку»?

— Да! — крикнул солдат, на миг обернувшись назад.

— Давай к ней!

— Я до танка не поеду! Меня сожгут! — заорал парень, обернувшись на этот раз основательно.

— Не ссы в компот, там повар ноги моет! — проорал в ответ Янычар и добавил: — До танка не надо. Метров за сто пятьдесят остановишься, дальше я сам.

Солдат удовлетворённо кивнул и дал газу, машина уверенно поползла вперёд.

Янычар поглядывал по сторонам, ловя настороженные, удивлённо-испуганные взгляды перемазанных грязью, чумазых солдат, продолжавших с завидным упорством окапываться.

Берцы обросли пудовыми комками грязи, но он не обращал внимания, шёл, пригибаясь, не стесняясь кланяться каждому взрыву.

Опасно защёлкали, плющась о броню, пули, завизжали рикошеты.

Метрах в пятидесяти впереди грохнул разрыв от заряда гранатомёта: кто-то из фйдеров решил, видимо, проверить, достанет или нет. Этот взрыв обозначил механику-водителю предельное расстояние, куда он может доехать относительно безопасно.

Янычар мысленно перекрестился, настраиваясь на работу без прикрытия. Страх всё сильнее холодной змеёй заползал в душу. Каждый шаг, каждый отлетевший

комок грязи с ползущих лязгающих траков бронированной машины приближал к страшному рубежу.

Так бывало всегда в минуты реальной опасности. На войне всем страшно, даже дуракам, хоть и принято считать, что нет.

На войне каждый вспоминает о Боге.

В окопах атеистов не бывает.

Машина замерла, «клюнув». Капитан на миг выглянул и ужаснулся от мысли, что до танка ещё очень далеко, а планшет так и не попался по пути.

Надежды, что он слетел с тела Любимова, когда его тащили в тыл, оставалось всё меньше. Там он где-то, этот проклятый планшет — кусок тряпичной ткани камуфляжного окраса.

— Всё! Дальше не поеду! — заорал парень.

По тону было понятно: даже если прикажут — он откажется, он скорее пойдёт под суд, отбудет срок и проживёт до старости, но сейчас лишний раз рисковать жизнью не станет ни за что.

Пули остервенело плющились о броню, словно кто-то упорный решил из автомата непременно пробить защиту. Несколько разрывов один за другим грохнули уже гораздо ближе, осыпав машину грязью и рубанув плетью осколков.

— Давай, чеши отседова! — махнул Янычар рукой, напрягая в крике голосовые связки.

Он вывалился из-за БМП, по чавкающей грязи прополз немного вперёд, чтобы механик-водитель увидел его и смог сдать назад.

Парень воспользовался этой возможностью немедленно, спешно уводя машину, увозя себя из опасной зоны.

Янычару стало невыносимо одиноко и очень страшно. Он замер ничком.

«Господи! Господи! Спаси и сохрани, Господи! — шептал капитан исступлённо. — Господи, Боженька, если Ты слышишь меня, спаси и сохрани!»

Очень хотелось повернуться и бежать, бежать как можно дальше от кошмара, от ходящей ходуном, гудящей взрывами земли, от свиста пуль, треска автоматных и пулемётных очередей. Но неведомая сила толкала вперёд.

Как её назвать? Долгом? Безумием? Храбростью?

Какая к чертям храбрость, когда всё подавляет сильнейший первобытный инстинкт — жить.

Жить!

Распахивая грязь телом, как грейдер лопатами, капитан пополз, утопая локтями, вдыхая мирный запах земли, землицы, знакомый с детства, теперь такого далёкого и даже как будто нереального.

Он надеялся, что незаметен пока для фйдеров, что извозюкался весь и слился с полем. Ну и хорошо, пусть не видят как можно дольше, лучше уделаться в грязи, чем в крови.

На пути попался получивший множественные осколочные ранения тот самый офицер, что распекал босоногого солдата.

Как же его оставили? Почему не вытащили? Бросили при паническом бегстве, чёрт бы побрал таких вояк. А он их ещё хвалил — зверюги, мол…

Офицер смотрел полными муки глазами, блестевшими на сером от боли, осунувшемся лице.