Штурм Рейхстага

Самсонов Константин Яковлевич

Бой на высотах длился почти целый день. Был ранен мой заместитель капитан Исмагилов. Тяжелое ранение получил старший лейтенант Николаев. Без сознания в санитарный батальон был отправлен Степан Семечкин. Это был какой-то адский день!

Восемнадцатого апреля старшина Иванов, вернувшийся накануне из госпиталя, взял в плен немецкого капитана.

Вот что на допросе показал пленный:

— Сегодня утром Гитлер сообщил войскам, что им сняты с западного фронта две армии, ранее действовавшие против англичан и американцев. Эти армии находятся уже на подступах к Берлину. Он призвал солдат

и офицеров продержаться еще только день и тогда наступит облегчение. Русские будут не только остановлены, но и отброшены за Одер.

— А что вы сами думаете о положении Берлина и Германии? — спросили его.

— Если не произойдет никакого чуда, мы погибли. Я со своим подразделением только вчера вечером вступил в бой, а его уже нет. Сам я, как вы видите, в плену.

— А на какое чудо вы надеетесь?

— На то, что к нам на помощь придут англичане и американцы.

— Вы в это верите?

— В нашей армии ходят такие разговоры.

Я тогда не знал, куда бросил Гитлер снятые с западного фронта армии. Но уже ночью командир полка предупредил меня, чтобы батальон в самое ближайшее время был готов к бою с немецкими моряками.

— Вчера они переброшены из какого-то порта на Балтийском море на транспортных самолетах в Берлин и вчера же доставлены на наш участок фронта. Учтите, Самсонов, эти, наверное, будут драться с упорством эсэсовцев.

Я передал предупреждение в роты, артиллеристам, которые действовали вместе с батальоном, танкистам.

Младший сержант Еремин, слышавший мой разговор по телефону, заметил:

— Ну и пусть будут моряки. Вчера разбили курсантов академии, завтра всыпем по первое число морякам. Кого же Гитлер еще перед нами выставит?

Я приказал усилить караулы, а дежурной роте придал противотанковую батарею. Отдыхали в дни берлинской операции мы редко, а если и отдыхали, то всегда по очереди. Обстановка требовала постоянной бдительности и боевой готовности.

Часа в два ночи я был разбужен моим ординарцем.

— В чем дело?

— Тут к вам какого-то немца привели.

В дом вошел пожилой мужчина в гражданской одежде. Я вызвал старшину Иванова, который хорошо знал немецкий язык, и спросил пришельца:

— Что у вас ко мне?

— Я прошу правильно меня понять, — ответил тот. — Я не предатель, я настоящий немец и патриот Германии. Но я ненавижу Гитлера и верю в здравый ум русского народа. Я уверен, что русские не хотят уничтожения Германии и немецкого народа!

Я ответил известными словами товарища Сталина:

— Гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство германское остаётся.

— Я пришел сообщить русскому офицеру, что его части грозит опасность. Из Берлина пришли немецкие моряки. Я узнал, что они собираются атаковать вас в четыре часа утра. Когда я уходил сюда, моряки прошли в лес, а артиллеристы снимали чехлы с орудий…

Я поблагодарил немца и отпустил его. Но в голове был один вопрос: верить ему или не верить?

— Что вы думаете, старшина? — спросил я у Иванова.

— Я ему верю, — ответил старшина. — Ведь он рисковал жизнью, пробираясь к нам.

Я доложил об этом разговоре командиру полка. Тот приказал немедленно приготовиться к отпору, пообещав со своей стороны

прислать в батальон подразделение гвардейских минометов.

Лес находился слева от селения, в котором мы ночевали. Позади селения лежала небольшая высотка, господствующая и над селением и над лесом. Я решил сосредоточить батальон за ней, выставив в направлении леса танки и часть артиллерии. Один танк и противотанковую батарею я оставил в резерве. Кто знает, как развернутся события, а резерв в бою имеет неоценимое значение. Вскоре прибыли гвардейские минометы. Я ознакомил командира минометчиков с планом обороны и посоветовал ему приготовить огонь в разных направлениях.

Ровно в четыре часа утра, как и говорил немец, по оставленному нами селению ударила фашистская артиллерия. По интенсивности и продолжительности огня можно было заключить, что немцы задумали серьезное дело.

Минут через тридцать над лесом взвилась ракета. Это сигнализировал нам командир боевого охранения, что он видит врага. Ему было приказано в бой с противником не вступать и скрытно отойти в расположение основных сил батальона.

Гитлеровцы шли молча и, выйдя из леса, так же без криков и даже без команд побежали по направлению к селению.

Я подал сигнал артиллеристам и минометчикам. Залп «катюш» заставил немецких моряков растеряться. Огонь наших гвардейских минометов не выдерживают и бывалые солдаты, а на необстрелянных он наводит настоящий ужас. Так, видно, было и с моряками.

После этого две роты нашего батальона в сопровождении танков стремительно контратаковали противника. Морской отряд был разгромлен. Семьдесят фашистов было взято в плен.

В тесном взаимодействии с подразделением противотанковых орудий наш батальон 21 апреля перерезал автостраду, окружавшую германскую столицу. На другой день наши подразделения заняли большой стадион. Это был уже Берлин!

Штурм рейхстага

Бои в незнакомом городе вести очень сложно и трудно. Даже неукрепленный город с массивными каменными строениями, с подземной дорогой и каналами является сам по себе грозной естественной крепостью. А берлинцы к тому же по требованию фашистских главарей несколько месяцев подряд строили в Берлине оборонительные сооружения из бетона, железа и стали. Враг превратил в мощные узлы сопротивления не только пострадавшие от бомбардировок дома, но и многие нетронутые огнем и бомбами строения.

^{С боями советские воины очищали от гитлеровцев в Берлине каждый дом, каждую улицу…}

Такими узлами были, к примеру, знаменитая тюрьма Моабит, дом Гиммлера (гестапо), рейхстаг.

В Берлине была проведена сплошная (тотальная) мобилизация мужского населения. Солдатами Гитлера стали даже юнцы шестнадцати — семнадцати лет. Фашистская пария призвала на защиту немецкой столицы самых отъявленных своих головорезов из всех больших и малых городов Германии.