Штурм Рейхстага

Самсонов Константин Яковлевич

Сильный огонь сначала нашей, а потом и вражеской артиллерии преградил разведчикам путь. Пришлось еще на один день искать укрытия. Семечкин потерял много крови и заметно ослаб. Он все время просил у Иванова пить. А Иванов знал, как было бы полезно раненому не только попить, но и поесть. Что было делать? И Иванов решился на отчаянный шаг. Как только стемнело, он вернулся к пленному, переоделся в его платье и попытался проникнуть в ближайший немецкий блиндаж. Сойти за немецкого ефрейтора, конечно, не удалось. Иванов в это и сам мало верил и взял с собой кинжал.

С необычайной ловкостью и быстротой этот тщедушный на вид человек прикончил двух немецких пулеметчиков, забрал все съестное, что нашел в блиндаже, снял с пулемета замок и вернулся к Семечкину.

Уже потом Семечкина спрашивали, не опасался ли он, что Иванов его бросит.

— Что вы, что вы! — обиделся за друга Семечкин. — Или мы не русские люди!

Напоив и накормив Семечкина, Иванов сказал ему:

— Что будем теперь делать, Степа? Двоим нам с тобой передний край не перейти. Пойду к своим предупрежу…

— Что ты меня спрашиваешь, Слава? — ответил Семечкин. — Как надо, делать, так и делай.

Но раненого друга Иванов даже на несколько часов так оставить не мог. Он принял еще одно необыкновенное решение. Вернувшись на минное поле, он с риском для жизни снял две мины и установил их недалеко от Семечкина со стороны возможного появления гитлеровцев.

И вот капитану Иванникову из второй роты докладывают, что с ним хочет говорить Иванов.

— Где Степан? — с тревогой спросил разведчика командир батальона.

— Ранен.

— И ты его бросил?

— Я его оставил, чтобы попросить вас прикрыть огнем меня и других товарищей, которые пойдут за ним.

— Я с вами сам пойду. Ждите меня.

Командиру батальона идти на такой риск нельзя, но, учитывая его боевую дружбу с Семечкиным, командир полка и командир дивизии разрешили Иванникову вызволить разведчика из беды.

— А если мы атакуем немцев всем батальоном? — спросил Иванников командира полка.

— Ответ будет дан через полчаса, — ответил командир полка.

Боевая дружба — самая крепкая дружба. Если хоть один советский человек попал в беду, к нему на помощь придут десятки, сотни, тысячи людей.

Разрешение на атаку было получено. Артиллеристы получили приказ поддержать атаку батальона.

На рассвете все приготовления были закончены, и на вражеские позиции обрушился огненный смерч. С первыми артиллерийскими залпами Иванников и Иванов устремились к месту, где лежал Семечкин.

Солдаты вышли из окопов с криками:

— За Семечкина! За Степу! Ура!..

Ну, разве это не настоящие богатыри, советские солдаты!

Семечкин вернулся из санбата сейчас же, как только вынули из его тела осколки.

Батальон оборудовал новые позиции, только вчера захваченные у врага. В блиндаже капитана Иванникова лежал Семечкин, а около него сидел щупленький Иванов и заливался соловьем. Я вошел в блиндаж, когда старшина пел «Есть на Волге утес». У Семечкина на глазах навернулись слезы. Я спросил его:

— Больно, сержант?

— Что вы, что вы! Это песня до души дотронулась…

Так вот мы и жили, так воевали. Но

война есть война.

На войне, как говорит Сергей Васильевич Пешехонов, бывает всякое.

И вот что вскоре случилось. Наш батальон атаковал селение Тылты. Я шел с одной из рот, когда меня догнал Семечкин и каким-то диким голосом закричал:

— Убит капитан!

Иванников был сражен вражеской миной в тот момент, когда менял свой наблюдательный пункт. Я принял командование батальоном на себя. Иванов и Семечкин не отходили от меня.

Атака наша не удалась. Населенный пункт остался в руках у врага.

Вечером мы хоронили нашего капитана. Представители всех рот на коленях поклялись отомстить врагу за смерти любимого командира.

После похорон мы с Ивановым и Семечкиным остались втроем.

Долгое время каждый из нас молчал. Семечкин вдруг сказал:

— Товарищ командир, что-то надо придумать. Неужели фашисты и сегодня ночью будут в этих Тылтах, за которые отдал жизнь наш капитан?

Я вынул карту и внимательно посмотрел ее. Было ясно, что селение с фронта взять очень трудно. Кругом села лежали болота. А что если по болотам зайти в тыл фашистам? Что если на войне попробовать сделать то, что когда-то сделал младший командир Анисимов на учении?

И я изложил план разведчикам. Они должны были обследовать болото этой ночью, а следующей ночью провести батальон в тыл врага.

Командир полка одобрил этот замысел.

Утром Иванов и Семечкин вернулись из разведки.

— Путь очень трудный, — сказали они. — Но наши солдаты пройдут.

Ночью мы пошли по болотам в обход села. Орудия, минометы и пулеметы несли на руках. Я вспомнил овраг, по которому на Дальнем Востоке шел за Анисимовым. Как нельзя лужу сравнить с морем, так нельзя сравнить трудности, которые пришлось преодолевать тогда и теперь, в Литве. В иных местах солдаты проваливались в болото по самые плечи, помогали друг другу…

Атака была злой и стремительной. Ни один фашистский солдат не ушел из села. Нам достались богатые трофеи, было взято много пленных.

В первых рядах атакующих шли наши богатыри Иванов и Семечкин. Иванов был ранен в бедро. Семечкин сам перевязал его, взял на руки. Иванов часто терял сознание, а когда приходил в себя, спрашивал:

— Где мы, Степа, не в Тылтах?

На площади села Семечкин положил своего друга на землю и сказал:

— Вот тебе, Слава, и Тылты. Земля эта наша, советская. Это же Литва.

— Вижу, Степа. Спасибо тебе, спасибо всем, кто постарался нынче… Теперь неси меня в госпиталь. Вылечусь — вернусь. Опять будем вместе воевать.

Прорыв на одер

Все наше соединение в конце 1944 года было переброшено на Первый Белорусский фронт. Нам отвели участок обороны рядом с подразделениями возрожденного Войска Польского. Стояли мы в Праге — предместье Варшавы, а за Вислой день и ночь горела столица Польши. Больно было смотреть, как немецко-фашистские войска взрывают и жгут красавицу Варшаву.