Штурм Рейхстага

Самсонов Константин Яковлевич

— Вы же ранены, товарищ командир!

Да, я был ранен в грудь. Меня перевязали. Я передал командование батальоном заместителю по политической части и пошел в сопровождении Никитина в санбат.

Только мы спустились с насыпи, как появились фашистские самолеты. Невдалеке чернела воронка от разрыва снаряда. Никитин подтолкнул меня к ней.

— Ложитесь, товарищ командир!

Я посмотрел на его красивое молодое лицо, на темные вьющиеся волосы и ответил:

— Ложитесь в воронку вы, Никитин. Живо, слышите?!

— Вы за кого меня принимаете, товарищ командир? — сказал с укоризной Никитин и силой втолкнул меня в воронку…

Этой же ночью я был эвакуирован в

один из московских госпиталей.

Примерно через месяц после этого медсестра принесла мне письмо. Я узнал почерк Сергея Васильевича Пешехонова и с волнением разорвал конверт.

«Все знаю, дорогой мой, все знаю, — писал Сергей Васильевич. — Мне сообщила о твоем ранении твоя супруга. Сожалею, очень сожалею о случившемся, но скажу: на войне без этого нельзя. А война-то какая, Константин! Ведь речь идет не о твоей или моей жизни или смерти. Гитлер поставил целью уничтожить все наше социалистическое государство, сделать рабами всех советских людей. Во имя победы не жалко не только крови, не жалко и самой жизни. Так, по крайней мере, думаю я. Уверен, что и ты думаешь не иначе.

И по всему видать, что наша берет. Курская битва позорно проиграна Гитлером и его генералами. А что делается, Константин, у нас в тылу! Один наш завод сейчас дает продукции в три раза больше, чем в начале войны. Люди, просто, не выходят из цехов завода, прямо живут у своих станков.

Здесь у меня есть ученик Митенков Коля. Ему едва минуло шестнадцать лет. Недавно не спал этот Коля двое суток подряд. Спрашиваю его:

— Когда же спать-то будешь, Николай?

— Вот победим, тогда и отосплюсь…

Чуешь, настроение какое у народа? Народ, Константин, не жалеет для вас, фронтовиков, ничего.

Что касается тебя, то я уверен, что ты не только выживешь, но еще побываешь и в Берлине. Дело идет к этому, Константин, ей-богу, к этому!

Так что крепись, выздоравливай и снова спеши на фронт добивать проклятого врага!»

Разве после такого письма лучше не станет!..

Советские богатыри

Когда каждый из нас произносит слово «богатырь», то он сам и люди, которые его слушают, представляет себе человека огромного роста с широкими плечами и необыкновенной физической силы. И такие богатыри не раз мне встречались на фронте. Один из них был ординарцем у капитана Иванникова, командира батальона, в который я был направлен после госпиталя. Звали этого ординарца Степаном Семечкиным. Собственно, Семечкин был не ординарцем, а разведчиком и обязанности по обслуживанию командира взял на себя добровольно, так как любил капитана. Ростом он был в сажень, в двери крестьянских изб входил не иначе, как боком и согнувшись, носил сапоги сорок восьмой номер, а двухпудовой гирей играл, как мячом.

Уже в самом начале войны Степан Семечкин был награжден орденом Боевого Красного Знамени. Он рассказывал о себе неохотно, но мне удалось все-таки узнать подробности подвига, который был им совершен. Семечкин родом из Горького, работал там грузчиком в порту. В июле 1941 года он был призван в армию, и вскоре часть, в которую был зачислен Семечкин, отправилась на фронт. Первый эшелон с солдатами этой части доехал до какого-то маленького разъезда за Вязьмой. Случилось так, что разъезд к тому времени оказался в руках фашистов, и они тут же атаковали поезд.

Гитлеровцы, думая посеять в рядах защитников эшелона панику, отважились броситься в рукопашную. Это был один из редких, случаев за время всей войны, когда враг сам пошел на рукопашную схватку. В эшелоне был штабной вагон — обыкновенный пассажирский вагон. В нем ехали офицеры. Естественно,

что фашисты в первую очередь атаковали именно его.

Видя, что штабному вагону угрожает опасность, Семечкин перебросил за спину винтовку, схватил кусок заржавленного рельса и с ним бросился на врагов. Двумя ударами богатырь сбил с ног нескольких гитлеровцев. Как потом оказалось, в живых из них осталось только двое. Затем Семечкин отшвырнул рельс и ударил первого попавшегося под руку фашиста по уху. Тот упал замертво. Второго вражеского солдата Степан Семечкин поднял на воздух и с силой ударил о землю.

А когда на помощь Семечкину прибежали другие наши солдаты, богатырь с криком «ура» увлек их в атаку на каменное строение, где пытались укрыться немцы.

Этот эпизод был переломным моментом в бою. Вскоре заговорили наши пулеметы, раздались выстрелы батальонных пушек.

Разъезд был очищен от врага и благополучно принял еще два воинских эшелона.

Не правда ли, настоящий богатырь этот Степан Семечкин!

Когда я прибыл в батальон, — а он находился в то время в Литве, — на груди Семечкина было уже три ордена и две медали.

Семечкиным гордился весь батальон, его одинаково любили солдаты и офицеры. Однако сам Степан был не очень высокого мнения о своих подвигах.

— С моей силой что, а вы вон поглядите на старшину Иванова — тот герой! Я ему и в подметки не гожусь!

Вячеслав Иванов был тоже разведчиком и другом Степана Семечкина. Внешне в нем совсем не было ничего богатырского. Ростом он был ниже среднего, худой, неразговорчивый. Говорили, что он может в ушко иголки пролезть. Гражданская специальность Иванова — библиотекарь. Жил и работал он в городе Алма-Ате.

Иванов имел хороший голос, и когда у него было настроение, так прекрасно исполнял народные и солдатские песни, что хватало за душу.

За несколько дней до моего приезда Иванов три дня бродил по немецким тылам и вернулся оттуда, с «языком» — немецким майором. Да, я забыл сказать, что Иванов хорошо говорил по-немецки.

На боевые задания Иванов и Семечкин чаще всего уходили вместе, причем старшим всегда назначался Иванов.

Уже на моей памяти оба разведчика, однажды не вернулись с задания к назначенному сроку. Не пришли они и на другой день. Весь батальон был в тревоге, а пуще всего — капитан Иванников. Капитан перестал есть, не отдыхал и подолгу не отходил от телефона. Названивал в роты, к соседям, в полк и все спрашивал:

— Семечкин и Иванов не пришли?

А случилось вот что. Уже с «языком» Иванов и Семечкин возвращались ползком к месту, где они должны были перейти передний край немецкой обороны. Совершенно случайно разведчики сбились с пути и попали на заминированный врагом участок. Одна мина взорвалась, и Семечкину в руки, живот и ноги впились десятки мелких осколков. Он мог идти, чувствовал себя вообще терпимо, но ползти не мог. При передвижении ползком, как известно, большая нагрузка падает на руки, в частности на локти, колени… А в колени и локти Семечкина как раз и попало больше всего осколков. Вставать, да еще при таком росте, нельзя было. Какое-то время Семечкин полз животом вверх — на спине. Вскоре и этого делать не мог. Тогда его взвалил на себя Иванов и пополз с тяжелой ношей. Пленного гитлеровца пришлось приколоть. Утро застало разведчиков в трехстах метрах от наших позиций. Иванов выбрал авиационную воронку, укрыл в ней раненого друга, замаскировал его травой и кустами. Сам устроился рядом и весь день вел наблюдения за врагом. Думал: «Если пленного не приведем, тогда доставим сведения об обороне врага». Ночью Иванов снова потащил друга на себе.