Штурм
Шрифт:
— Не знаю, — нехотя ответил солдат с автоматом на шее. — После бомбежки по цепи скомандовали: «Пошел к переправе!»
Из леса все подходили и подходили бойцы, недоуменно оглядывались по сторонам, не понимая, что происходит. В толпе собравшихся показался сержант.
— Где ваш командир? — спросил я.
— Я принял командование, товарищ генерал. В роте не осталось в живых ни одного офицера.
— И драпаете со всеми? Хорош командир роты!
— Я не драпал, товарищ генерал, — ответил он хриплым голосом, —
— Соберите роту и возвращайтесь назад. Сейчас прибудет артиллерийский полк. Поможем.
Сержант бросился собирать бойцов. Он распоряжался проворно, умело, без крика и шума. Скоро вокруг него собрались все, кто только что в панике бежал в тыл. Они стояли понурив головы. Чувствовалось, люди сознают свою вину.
— Тоже мне вояки, — незлобиво журил их сержант. — Испугались. Кого, спрашивается. Битых фашистов. Нешто забыли, как они из донских степей удирали. Заставим их опять бежать. Так, что ли, хлопцы? — повысил голос сержант и озорно подмигнул солдату с перевязанной головой.
В толпе сразу почувствовалось оживление, люди выше подняли головы, послышался говор:
— Сплоховали.
— Да с кем этого не бывает.
— Виноваты, что там говорить.
— Искупим свою оплошность.
— Все равно фашистам несдобровать, — прозвучал чей-то бас, и только тут я заметил настоящего богатыря в порванной гимнастерке.
Сержант терпеливо слушал этот разноголосый хор. Сначала он мрачнел, потом по сердитому лицу пробежала еле заметная улыбка, а последняя реплика солдата-богатыря привела командира в восторг.
— Раз так, то шагом марш! — И бойцы пошли в траншеи.
Паника прекратилась. За теми, кто успел добежать до переправы, сержант послал нескольких солдат. Вскоре и они вернулись на свой рубеж.
Пока мы наводили порядок среди пехотинцев, автомашины с орудиями стояли в стороне.
Теперь надо было браться и за «бога войны».
Идем к автомашине, на прицепе у которой 45-мм пушка. В кузове группа солдат-артиллеристов во главе с лейтенантом, прислонившимся к борту, у большинства повязки на головах и руках.
— Почему увозите орудие? — спрашиваю офицера.
Он пытается приподняться. Страдальческая гримаса искажает лицо.
— Ранен в плечо, — пояснил солдат с перевязанным лицом.
— Это орудие — все, что у нас осталось от батареи, — с трудом доложил лейтенант.
— А вы знаете святой закон артиллериста: орудие ведет огонь, если остался хотя бы один боец?
— Знаю, товарищ генерал. Виноват. Не выдержали.
— Это плохо. Но дело поправимо. Раненых отправьте на медпункт. Орудие изготовьте к бою.
Наши силы нарастали. Подоспел сюда и 113-й полк. Его батареи уже занимали противотанковый рубеж.
Атака противника захлебнулась. Теперь можно вернуться на совещание, или, как говорили мы потом, на «суд».
За
С разрешения маршала я коротко доложил Крейзеру о происшедшем и принятых мерах.
— Хорошо. Подробнее потом. Сейчас продолжим…
Тимошенко оторвался от блокнота. По-видимому желая помочь Крейзеру конкретнее ответить на ранее заданный вопрос, он сказал:
— Может быть, артиллерия плохо помогала отражать танковые атаки?.. Подумайте, командарм, что же помешало вам выполнить задачу.
Наступила пауза. Легче всего, конечно, было подтвердить, что артиллерия не справилась с делом и поэтому танки вклинились в плацдарм. Крейзер не мог так поступить. Он никогда не кривил душой.
— К артиллеристам у меня нет никаких претензий, — категорически заявил он. — Есть, наоборот, большая солдатская благодарность. Артиллеристы делали и делают сейчас все, что в их силах.
Крейзер замолчал. Голосу командарма вторили частые орудийные выстрелы. Это наши дальнобойные пушки били прямой наводкой. Несмотря на большие потери от авиации, артиллеристы продолжали на широком фронте отражать атаки противника.
— Может быть, вас подвели танки? — спросил Толбухин.
— Да, поначалу я не очень был доволен их действиями у Степановки, — немного подумав, ответил Крейзер. — Вернее сказать, докладами их командиров. Но потом увидел, что танкисты ведут себя в бою отлично, и к ним я тоже никаких претензий не предъявляю.
Грохот разрывов заглушил последние слова командарма. Все вокруг загремело, задрожало. Немецкая эскадрилья сбросила два десятка бомб вблизи штабных землянок. Не успела она уйти, как опять торопливо застучали зенитки: появилась новая группа самолетов противника. Всем нам пришлось укрыться в щелях. Тут я почувствовал сильный удар в плечо. Осколок зенитного снаряда угодил в погон, и я с благодарностью вспомнил затею адъютанта, который недавно «для красоты» втиснул внутрь погона жестяную пластинку. Она-то и спасла от ранения, хотя с неделю руку нельзя было поднять.
Но вот все стихло вокруг. Налет закончился. Мы вылезли из щелей и перешли в блиндаж. Здесь царило прежнее напряжение, все молчали в ожидании конца затянувшегося разговора. В этой молчаливой тишине необычайно сурово прозвучали слова маршала Тимошенко:
— Генерал Крейзер от командования армией освобождается. — Он помолчал немного, затем сообщил: — Новым командармом назначается генерал-лейтенант Захаров Георгий Федорович.
От группы приехавших генералов отделился низкорослый, плотный человек с глубоко запавшими глазами. Командующий фронтом Ф. И. Толбухин сказал ему: