Штурм
Шрифт:
23 марта 1944 года. Ровно месяц прошел с того дня, когда мы переключились на крымское направление. В хорошем настроении захожу к командарму.
— Вот и хорошо, генерал, что зашли. Давайте разберемся.
По тому, что Захаров называет меня не по имени и отчеству, как обычно, догадываюсь, что его настроение не совпадает с моим. Он раскрывает ведомость, и мне сразу же бросается в глаза подчеркнутое красным карандашом: общая обеспеченность армии боеприпасами — 70 процентов. Я взял ведомость и предложил:
— Посмотрим по видам боеприпасов. Снарядов особой и большой мощности — сто процентов.
Вижу, как у Захарова повеселело лицо.
— Правильно, — говорит он, — штурм можно начинать. Погода исправляется, через сутки дороги будут проезжими.
Хорошая погода недолго баловала нас. Только подсохли грейдерные дороги и по ним покатили тысячи автомашин в войска и на склады, как налетел ураган с дождем и снегом. Правда, к концу дня снег растаял.
Под утро получили приказ командующего фронтом: «Наступление откладывается». Оказывается, на Сиваше вновь разрушены обе переправы, и 51-я армия опять отрезана от тылов. Вместе с приказом пришел вызов от Ф. И. Толбухина днем прибыть в штаб фронта. Тут же вместе с командармом и членом Военного совета мы отправились в путь.
В длинной узкой комнате сидели маршал А. М. Василевский, генерал армии Ф. И. Толбухин, член Военного совета фронта генерал-майор Н. Е. Субботин, генерал-лейтенанты С. С. Бирюзов, С. А. Краснопевцев, командарм 51-й генерал-лейтенант Я. Г. Крейзер и командующий артиллерией этой армии генерал-майор Н. И. Телегин, командующий 8-й воздушной армией генерал-лейтенант Т. Т. Хрюкин.
Каждый командующий армией доложил об окончании всех предварительных работ и о готовности своих войск к наступлению. Василевский и Толбухин интересовались планированием артиллерийского обеспечения операции. Разумеется, у каждой армии имелась своя организация и методика артиллерийского обеспечения, так как их фланги разделялись широким Сивашом и Литовским полуостровом.
Подробно разбирались и вопросы авиационной поддержки операции. Но нас они мало интересовали, так как все воздушные силы предполагалось использовать на фронте 51-й армии. Нам же предназначалась лишь одна минно-торпедная авиационная дивизия Черноморского флота. Кроме того, у нас был авиационный полк ночных бомбардировщиков, в котором оставалось к этому времени в строю всего лишь восемь По-2. Заканчивая совещание, генерал Толбухин назначил начало операции на 5 апреля.
В течение второй половины марта пехотинцы каждую ночь отрывали «усы» в сторону противника, а затем, соединив их по фронту, образовали новую первую траншею. Теперь наши и немецкие окопы разделяло всего 100–150 метров.
Противник тоже не дремал и, судя по аэрофотосъемкам, отрыл много новых окопов в глубине обороны. К 25 марта у него в тылу появилась четвертая сплошная траншея. Это заставило нас задуматься: не ушел ли противник из первой траншеи? Если бы это было так, мы много снарядов могли выбросить на пустое место. Своими опасениями я поделился с командармом. Он забеспокоился.
Однако поиск прошел неудачно — отличная сигнализация предупредила немцев о появлении чужих возле проволоки. Наспех организованная разведка боем тоже ничего не дала. Только через сутки разведывательная группа 55-го стрелкового корпуса, переправившись дождливой ночью через Перекопский залив и удачно пройдя подводное минное поле, захватила «языка». Пленный ничего не знал о первой траншее, но зато сообщил, что четвертая, новая траншея несколько дней назад занята частями 50-й пехотной дивизии.
На экстренном совещании у командарма с участием командиров корпусов мы обсудили положение. Я предложил изменить планирование артиллерийского огня и начинать обработку не с первой, а со второй траншеи. Командарм боялся просчета, хотя вся артиллерийская разведка с Турецкого вала подтверждала, что в первой траншее противник держит очень мало солдат.
— Нельзя ли обработать и первую и четвертую траншеи? — допытывался Захаров.
Командиры корпусов признавали тщательность артиллерийской разведки и хорошее качество ее наблюдения, но в данном случае не решались сказать что-либо определенное. Начальник инженерных войск армии генерал Брынзов предложил вновь отрывать «усы», чтобы подойти к первой траншее неприятеля возможно ближе. Командарму план понравился, и он приказал немедленно заняться этим.
Скрепя сердце Захаров утвердил мое предложение о переносе огня с первой на вторую траншею. Почти одновременно пришло распоряжение командующего фронтом перенести наступление на 8 апреля.
Двое суток потребовалось нам, чтобы внести соответствующие изменения в план артиллерийского обеспечения наступления. К 4 апреля все расчеты были переделаны и доведены до солдат, сержантов и офицеров батарей.
Погода улучшилась. Стало хорошо пригревать солнце. Все мы облегченно вздохнули: дороги быстро просохнут. 6 апреля артиллерия открыла огонь по дотам. Начался предварительный период разрушения.
Стреляли мы более интенсивно, чем раньше. К вечеру включились и орудия большой мощности. В результате было повреждено несколько вражеских дотов.
Ночью меня разбудил адъютант:
— Вызывает немедленно командарм.
Наскоро набросив шинель, я спустился в ход сообщения и… замер в изумлении. Крупные хлопья снега, совсем как в Москве, плавно кружились в воздухе, мягко оседая на землю. Кругом все бело. Вот так весна! Что за капризная погода!
Вошел в жарко натопленный блиндаж Захарова. Командарм сидел за столом над картой, видимо, еще не ложился. Рядом горка изорванной, исписанной бумаги.
— Генерал, — сурово обратился он ко мне, — успеем мы перепланировать огонь и перенести его на первую траншею?
— Поздно, да и незачем.
— Это вы меня убедили бить только по второй! И подвели! Привык вам верить, а сейчас вижу, что зря!..
Вошел полковник Левин и сразу же начал успокаивать командарма:
— Вам же Иван Семенович докладывал, что он на всякий случай дает по первой траншее сильный минометный огонь. Это ведь хорошая страховка.
Слова Левина еще больше подлили масла в огонь.