Штурм
Шрифт:
Через три-четыре часа после начала атаки сопротивление немцев усилилось. Генерал Конрад, командир 49-го армейского корпуса противника, по-видимому, не ожидал, что нам удастся так глубоко вклиниться в его оборону. Поэтому он спешно перебросил с участка 51-й армии пехотный полк 111-й дивизии.
К вечеру успешно начавшееся наступление стало постепенно затухать. Надо было выяснить истинное положение наших передовых частей, чтобы знать, чем им помочь.
Обстановка оказалась сложной.
Пехота, прорвав первые две позиции главной полосы обороны, наступала уже не цепями, а отдельными изолированными группами. А генерал
Танков и самоходных артиллерийских установок у нас было очень мало. А если учесть, что в первый же день боя половина их подорвалась на минных полях, то станет ясным, что пехота фактически вела бой почти без танков. Те 12–15 боевых машин, которые оставались в строю, не могли оказать наступающим существенной помощи. Поэтому вся тяжесть обеспечения ближнего боя пехоты в глубине обороны противника легла на артиллерию.
С большими трудностями столкнулись артиллеристы, сопровождавшие пехоту. Орудийным расчетам из четырех-пяти человек приходилось под огнем врага перетаскивать пушки на руках по изрытому полю.
А ведь были же у нас еще в 1936 году легкие безоткатные орудия, усовершенствованию которых, к сожалению, не уделялось внимания, и их сняли с вооружения. Как бы они пригодились нам теперь!
Огонь 82-миллиметровых минометов хорошо использовался только в начале боя, при атаке первой и второй траншей противника, и значительно хуже при штурме третьей позиции, когда минометчикам приходилось перемещаться. Минометы перетаскивать сравнительно легко, они разбираются, а вот подносчикам достается. Пока они со своим десятком мин доползут до новой позиции, проходит много времени.
Когда обстановка более или менее прояснилась, Захаров приказал командиру 13-го гвардейского корпуса генералу Чанчибадзе из-за правого фланга 3-й дивизии ввести свежую, 87-ю гвардейскую дивизию. Она находилась во втором эшелоне корпуса, в трех-четырех километрах от передовых частей, и должна была бегом вдоль Распаханного вала спуститься к морю и окружить группировку противника в районе Кула.
Вечерняя темнота стала окутывать местность, но бой не затихал. Необычайное световое зрелище открывалось с нашего наблюдательного пункта. Весь Перекопский перешеек был освещен. Вспышки орудийных выстрелов и разрывов, пламя возникающих пожаров, огненные пунктиры трассирующих пуль со всех сторон прорезали сумеречную мглу. Далеко к югу вспыхивали немецкие голубовато-белые ракеты. Уже не по ходам сообщения, как раньше, а прямо по открытому полю бежали к Турецкому валу подносчики пищи.
К шести часам утра 9 апреля 87-я гвардейская дивизия овладела гребнем Распаханного вала и вышла на берег Перекопского залива. Соединения противника, занимавшие западный фас Турецкого вала и Кулу, оказались отрезанными от своих войск. Наш 55-й стрелковый корпус, перейдя в наступление, к девяти часам овладел западным гребнем Турецкого вала.
Всю ночь на 9 апреля мы готовили новую артиллерийскую обработку противника. Возникало немало трудностей в
Именно об этом вскоре сообщил мне по телефону начальник разведки Дмитриев. Он доложил, что противник контратакует мелкими группами, чтобы выровнять фронт и выбить наши штурмовые отряды, глубоко вклинившиеся в его боевые порядки. Генерал Захаров взял у меня трубку и долго уточнял данные, полученные от разведчиков. Потом обратился ко мне:
— Видно, немцы постараются ночью усилить оборону опорных пунктов, и прежде всего Джулги. Что вы предпримете?
Я ответил, что артиллеристы выдвигают пушки и гаубицы поближе к передовым подразделениям пехоты. За два-три часа до рассвета они будут на месте. Командующие артиллерией дивизий еще засветло указали районы позиций, а командиры артполков выслали туда пеших артиллеристов, чтобы подготовить окопы для гаубиц и щели для номеров.
— Замечательно! — сказал командарм. — А почему бы вам не вывести на прямую наводку тяжелые стопятидесятидвухмиллиметровые гаубицы? Вот было бы хорошо!
— Такая мысль и мне приходила в голову, и я даже приказал отрыть десять орудийных окопов против Джулги. Но потом отказался от этой затеи. Стопятидесятидвухмиллиметровую гаубицу, которая весит семь с половиной тонн, не дотянут даже сто человек. Можно попробовать прицепить ее к двум тракторам, но как вспомнишь наши лигроиновые ЧТЗ-60, так злость разбирает. Когда они работают, из каждой выхлопной трубы, как из самовара, бьет такое пламя, что на поле они будут настоящей мишенью.
— Да, — медленно произнес Захаров, — и все же подвезти тяжелые орудия надо. Пусть даже потеряем половину, зато другие окажут пехоте неоценимую услугу. Благо там храбрый и умный командир артполка подполковник Иванов. Он что-нибудь придумает…
Поздно ночью командующий армией, крайне раздраженный, еще раз зашел ко мне.
— Подумать только, — сразу же начал он, — сильнейшую оборону с дотами, броневыми куполами нам удалось пробить. Две такие позиции из трех прорвали! А развить успех, оказывается, нечем.
Он долго ходил по блиндажу и не мог успокоиться.
Наступило утро 9 апреля. После дополнительной пристрелки — а она была необходима из-за близости наших войск к противнику — мы приступили к артиллерийской подготовке. Поставленные ночью гаубичные и тяжелые орудия целый час били непрерывно по дзотам, огневым точкам, траншеям. После этого в 10 часов пехота дружно поднялась в атаку.
В первый же час гитлеровцы были выбиты из третьей траншеи. Особенно успешно для нас развивался бой на правом фланге наступления армии, где действовала 87-я гвардейская дивизия полковника Тымчика, которая, смело отражая контратаки, прорвала почти всю главную полосу обороны и вышла к Ишуньским позициям. Полковник Тымчик и командующий артиллерией полковник Шевченко умело командовали своими частями. Разумную инициативу и находчивость в бою проявляли командиры полков майоры Подолич, Шепелев и Поплавский.