Штурм
Шрифт:
С большой теплотой капитан отозвался о работе известного немецкого писателя Фридриха Вольфа. Его страстные призывы, яркие речи, обращенные к соотечественникам, волновали сердца, вызывали у немецких солдат неверие в успех войны против СССР.
8 апреля в восемь часов утра началась артиллерийская подготовка. Как она не похожа на все предыдущие! Вместо обычного мощного огневого налета всей артиллерии шла редкая стрельба из отдельных орудий.
Но прошло тридцать — сорок минут, и результаты стрельбы
Майор Сапожников, заместитель начальника оперативного отделения, стоя около меня, усмехается:
— Достанется сегодня нашим ложным батареям!
И действительно, после бомбежки выяснилось, что «сокрушены» пять таких батарей. Из настоящих пострадала лишь одна. Немцы же потеряли сбитый зенитками самолет.
Вскоре противник начал вводить в действие свою артиллерию. От командиров корпусов полетели настойчивые просьбы подавить вражеские батареи.
Гитлеровцы стреляют всего семью-восемью батареями. Надо набраться терпения, тем более что сейчас наша артиллерия частично еще занята разрушением. А самое главное — чем позже откроем огонь, тем он будет неожиданнее и тем надежнее будут подавлены орудия противника к моменту атаки.
К исходу семидесяти минут артиллерийской подготовки огонь наших тяжелых орудий резко усилился. Некоторые батареи заканчивали уничтожение целей переходом на беглый огонь. По телефону в штаб бесконечным потоком льются сообщения о ликвидированных дзотах, блиндажах, окопанных танках.
На восемьдесят первой минуте, по заранее выверенным часам, точно по плану, словно гром среди ясного неба, грянула канонада. Это был первый огневой удар по переднему краю. В течение пяти минут больше полутора тысяч орудий на 8-километровом фронте вели непрерывный огонь.
Ровно на восемьдесят шестой минуте неистовый грохот сменился на мгновение мертвой паузой, после чего артиллеристы произвели ложный перенос огня.
Мы, наблюдавшие с фланга, отчетливо увидели, как стена желто-серого дыма и пламени передвинулась на 200–300 метров вперед. Немцы, надо полагать, теперь торопились выйти из блиндажей в окопы для отражения предстоящей атаки. Конечно, тут у них неизбежны суета, установка пулеметов, скопление людей. И вот тогда-то половина всей нашей артиллерии и множество минометов внезапно обрушили огонь на изготовившихся к бою гитлеровцев.
Одновременно разрывы немецких снарядов стали учащаться, и очень скоро перед нашей первой траншеей выросла завеса из дыма и земли. Это гитлеровцы вели артиллерийский заградительный огонь, «запрещающий» советской пехоте подняться в атаку. Через семь минут мы должны выкатить из глубоких ниш пушки для стрельбы прямой наводкой. А заградительный огонь гитлеровцев не позволит этого сделать, и тогда даю команду «Буря!».
Это условный сигнал начала контрбатарейной борьбы — подавления вражеской артиллерии.
Пятьдесят батарей залпами ударили по всем действовавшим огневым позициям противника. Очевидно,
К сожалению, дальность наблюдения не позволяла видеть, а среди общего гула несмолкаемой пальбы нельзя было уловить звуки первых выстрелов контрбатарейной группы. Но по тому, как немцы быстро прекратили огонь, можно было догадаться об успешном подавлении их артиллерии.
В то же время, чтобы орудия прямой наводки могли беспрепятственно разрушать огневые точки, корпусные и дивизионные артгруппы стали бить по минометам противника, а полковые — по опорным пунктам и траншеям в двух-трех километрах от переднего края.
Потом пленный офицер, командовавший батальоном 50-й пехотной дивизии, рассказывал, что у них создалось трудное положение, когда артиллерия перестала их поддерживать. «А минометчики, — сказал он, горько усмехнувшись, — которые вполне могли бы расправиться с советскими орудиями, бесцеремонно стрелявшими с открытых позиций, почти все были прижаты к земле внезапным русским огнем…»
Напряжение нарастало. И так же, как прежде, половина всей массы огня переместилась в глубину. Наши пехотинцы зашевелили над окопами полторы тысячи чучел в касках. Это создавало у гитлеровцев впечатление атаки. Они снова выскочили из блиндажей и «лисьих нор», готовясь ее отразить. Но вместо атаки другая половина орудий и минометов обрушила на их головы сотни тонн металла.
Наконец, четвертый огневой налет потряс все окружающее. Двенадцать минут снаряды рвались на переднем крае. Приближался решающий момент. Наши пехотинцы накапливались в первой траншее. Как только мы перенесли огонь в глубину, пехотные цепи с криком «ура-а-а!» стремительно ринулись в атаку.
Результат первого дня штурма следует признать блестящим. К пятнадцати часам на направлении главного удара 3-я гвардейская дивизия овладела тремя линиями траншей, а 126-я стрелковая — Армянском. Этого не ожидало далее командование фронта. Оборона в центре была прорвана. Глубина прорыва увеличена на три и расширена в южной части на два километра. В условиях укрепленного района это неплохо. С выходом 3-й гвардейской дивизии в район Джулги, а 126-й — в Армянск первая и вторая позиции главной полосы обороны на Перекопе были расчленены на две части — западную и восточную. Лучшие результаты штурма показала 126-я дивизия: ее командир генерал Казарцев умело и своевременно воспользовался массированным артиллерийским огнем.
На правом фланге армии западный фас Турецкого вала, а на левом — восточный оставались к этому времени еще у немцев. Здесь на них никто в лоб и не наступал.
Во второй половине дня 3-я гвардейская стрелковая дивизия вела бой за опорный пункт Джулга. Я приказал приготовить сосредоточенный огонь по Джулге из трехсот орудий. Доложил свое решение командарму.
— Правильно, — одобрил он. — Но давайте вначале запросим Цаликова. Может быть, в Джулгу ворвались его роты.
Цаликов подтвердил, что огонь открывать нельзя, так как в поселке будто ведут бой его батальоны.