Штурм
Шрифт:
— Что вы думаете, я не понимаю разницы между минометным горохом и мощными снарядами?
Мое внимание привлекли погоны начальника штаба армии. Их каемка четко обозначалась каплями от подтаявшего снега. По ассоциации я подумал, что немцы будут очищать свои окопы от снега. Схватив трубку одного из телефонных аппаратов на столе командарма, я приказал соединить меня с начальником штаба артиллерии.
— Что случилось? — удивленно спросил Захаров. — Что вы собираетесь делать?
Я не успел ответить, как услышал в трубке сочный баритон начальника штаба артиллерии:
— Слушает
Посмотрел на часы. Было пять утра.
— Немедленно передайте старшим артиллерийским начальникам мое распоряжение — вызвать всех командиров на наблюдательные пункты и следить за очисткой от снега траншей и блиндажей у противника. Вместе со снегом солдаты будут выбрасывать грязь, и на белом фоне отчетливо покажутся очертания окопов. Это даст нам возможность отличить действующие сооружения, доты и дзоты от ложных. Потребуйте, чтобы к концу таяния снега у нас в штабе была специальная схема такого уточнения разведывательных данных.
Командарм заулыбался и тотчас же стал давать соответствующие распоряжения командирам корпусов. Павел Иванович Левин по другому телефону связался с начальником авиационного отдела штаба армии и спросил, можно ли сейчас поднять самолеты на разведку. Захаров быстро перехватил трубку у Левина и потребовал немедленной аэрофотосъемки.
Я рассказал Павлу Ивановичу, какую роль во всем этом сыграли его погоны, и мы, посмеиваясь, вышли из блиндажа. Снегопад прекратился. Наступил рассвет. Показались просветы в облаках. День обещал быть солнечным.
К десяти часам солнце уже стало припекать. И в наших, и в немецких траншеях шла обычная жизнь. Немцы, как мы и предполагали, очищали окопы от снега и выбрасывали вместе с ним мокрую землю. С передового наблюдательного пункта доложили, что снег перед второй и третьей немецкими траншеями побурел от выброшенной грязи. Сразу видно, что они плотно заняты войсками. Перед первой траншеей снег белый, чистый, только в двух-трех местах на километре заметна грязь, — по-видимому, там посты дежурных автоматчиков.
К двенадцати часам дня подполковник Кац принес схему целей. Мы внимательно просмотрели ее. Снег помог внести много ценных дополнений в разведывательные данные. Теперь уже совершенно ясно, что первая траншея занята только дежурными наблюдателями. Кроме того, мы обнаружили много целей, около которых нет жизни, нет движения, а следовательно, они либо сомнительные, либо ложные.
День 7 апреля протекал так же, как и предыдущий, внешне спокойно. И в то же время для каждого из нас он был наполнен тревожным ожиданием: что будет завтра? Одиночным огнем отдельные батареи продолжали разрушать намеченные цели. Некоторые полки по плану «врастяжку на весь день» вели контрольные пристрелки.
К вечеру выяснилось, что результаты стрельбы на поражение оказались более эффективными, чем накануне. Половина немецких дотов была разрушена, много дзотов и окопанных танков тоже вышло из строя.
Велико волнение артиллеристов накануне штурма. Хотелось снова и снова проверить правильность всех расчетов, целесообразнее
Проходя по глубокой траншее, я услышал знакомую мелодию популярной песни «Катюша». После двух-трех куплетов песня замерла, ее сменил гортанный немецкий голос, обращенный к противнику. Затем совсем близко от нас раздались крякающие разрывы мин.
— Товарищ генерал, рядом убежище! — крикнул адъютант, и мы быстро втиснулись в подбрустверную нишу.
Отрывистая немецкая речь продолжалась, не прекращался и обстрел.
— Вишь, как фриц ищет эту самую Огеу! — заметил пожилой старшина.
— Что это за Огеу? — удивился Сапожников.
— Окопная громкоговорящая установка, — пояснил все тот же старшина. — Почитай, фашисты эту Огеу страх как ненавидят. Правды нашей побаиваются.
С помощью громкоговорящих установок наши политработники в содружестве с немецкими антифашистами разъясняли неприятельским солдатам правду о разбойничьей войне, развязанной гитлеровцами, говорили о благородной миссии Советской Армии, сражающейся за свободу и мир всех народов. Вот почему фашисты так остервенело пытались заглушить правдивый голос советских политработников и их верных друзей — немецких антифашистов. В дни подготовки к наступлению они трудились особенно энергично.
Утром 5 апреля на передний край пришла группа бойцов во главе с инструктором политотдела 24-й дивизии Ю. И. Кириленко. Вместе с капитаном были и немцы антифашисты. Пустив в ход громкоговорящую установку, они, как и прежде, начали передачи с «Катюши». Веселая мелодия песни привлекала внимание немецких солдат, а именно на это и рассчитывали наши агитаторы. Прослушав песню, солдаты, естественно, ждали продолжения передач. И продолжение следовало: солдаты 4-й роты услышали письмо своего командира, недавно попавшего к нам в плен. Офицер призывал своих подчиненных переходить к русским. Затем антифашист рассказал о командире 8-й роты Мюллере, который прикинулся больным и уехал из осажденного Крыма, бросив своих солдат. «Если хотите спасти жизнь, — добавил диктор, — бросайте оружие и сдавайтесь в плен».
Агитаторы не ограничивались только конкретными примерами из жизни соседних частей противника: они рассказывали правду о положении на фронтах, об успехах наших войск и крушении оборонительных позиций врага на Миусе и Молочной. Все эти факты, точные и неоспоримые, показывали немецким солдатам ложь гитлеровской пропаганды о планомерном отступлении и выравнивании линии фронта.
Встретив капитана Ю. И. Кириленко, мы попросили его рассказать о результатах пропагандистской работы.
— Цыплят по осени считают, — неопределенно ответил он. Потом добавил: — Сами видите, что немцы дерутся уже не так, как в сорок первом. Морально они уже надломлены. Это — результат могучих ударов советских войск. Но думаю, что и наша правдивая пропаганда в какой-то мере подтачивает силы врага.