Штурманок прокладывает курс (илл. Ф. Махонина)
Шрифт:
— Ну, а дальше знаешь, — закончил Голованов. — Если бы не заговорил про училище, шуганул бы я тебя гранатой.
Пока он рассказывал все это, наш маленький «адлер», трясясь по булыжнику, приблизился к площади. Улица была перегорожена бревном. Под проливным дождем жались к стенке несколько полицаев. Пришлось затормозить.
Старший полицай увидел форму СС и начал извиняться:
— Приказано останавливать и проверять всех…
Тут я заметил среди них Будяка. Предъявив старшему жетон, я потребовал одного полицая для сопровождения:
— Дизер! —
Будяк не заставил повторять приказание дважды.
Полицаи подняли бревно, и мы поехали. Тут Будяк сообщил мне ошеломляющую новость: Эрвин Хокк, Берг и генерал Томас не приехали. Мы уничтожили группенфюрера Шноля из ставки Гиммлера и какого-то рейхсбаннрата [84] . С ними ехал штадткомиссар Шоммер. Ни один человек в обеих машинах не уцелел. Фамилия эсэсовского генерала Шноля была мне известна. Он, конечно, заслужил свою участь, но мы-то рассчитывали на другое!
84
Рейхсбаннрат — советник железнодорожного ведомства.
— Паника — будь здоров! — рассказывал Будяк. — Все выезды перекрыты. Патрули проверяют каждого. Полицаев из участков забрали под метелку, даже писарей послали в дозоры.
Среди задержанных Будяк видел сержанта Тазиева. Вероятно, его взяли утром, по пути из госпиталя к месту сбора. Будяк считал, что мне сейчас нельзя появляться ни на службе, ни дома. Он слышал, как из полиции звонили Велле.
Мы проехали мимо моего дома. Опасения Будяка подтвердились. У ворот стояли несколько человек.
На улице Урицкого, над рекой, мы остановились. Отсюда Голованов огородами и садами доберется домой. Будяк отправится пешком на свою заставу и доложит, что хауптштурмфюрер довез его до реки и там приказал расстрелять человека с перевязанной головой, который сидел в машине. Мы с Чижиком переночуем у кузнеца. Утром Чижик пойдет на работу, а я свяжусь с Черненко, и решим, как действовать дальше.
В привокзальную часть пришлось ехать через мост. Здесь нас снова остановил патруль. К машине подошел офицер. Блик от единственного фонаря падал на его мокрый плащ, такой же как у меня. Даже не повернув, головы, я показал жетон.
— Документы! — потребовал он.
— Личный представитель генерала Томаса, фон Генкель.
Он посветил фонариком на документ:
— Проезжайте, герр хауптштурмфюрер.
Настил понтонного моста колебался под колесами на уровне черной воды. Еще несколько минут — и я у моего родного дома. Чижика с машиной я оставил там, где мы когда-то стояли с братом во время ледохода. Вон из-за того поворота вылетел отец на Зорьке. Забора, через который он перемахнул, уже нет. Скользкая от дождя тропинка ведет к кузнице.
Юхим открыл, не спрашивая кто. Воров он не боялся, а немцы все равно войдут, хоть спрашивай, хоть нет.
— Гости
— Что, не признали, дядя Юхим?
— Пан Пацько?
— Какой я Пацько? Во всем городе вы первый узнали меня. Смогу я сегодня переночевать у вас еще с одним парнем?
— Да, добре нарядился! — Он обнял меня жесткими своими руками, сказал Юхиму-младшему и Грицю: — Вот какие сыны у полковника! А вы?
— Они — настоящие ребята, дядя Юхим! Можете мне поверить!
Мотря пододвинула миску с кашей из толченых каштанов:
— Повечеряете с нами?
— Что ты, мать, — засмеялся Юхим-младший, — такой важный офицер будет есть нашу баланду!
— Еще как! — Я вынул из карманов мундира жовтяки и хлеб. — Вот только приведу моего парня.
За окном затрещали мотоциклы. Я вышел к кузнице и увидел их справа и слева. Над спуском к реке вздрагивали в дождливой мути расплывшиеся пятна фар. Самая настоящая облава! Переулок, конечно, уже перекрыт. Разыгрывать здесь, среди лачуг, ночью, эсэсовское начальство — неправдоподобно.
Увязая сапогами в жидкой грязи, я перепрыгнул через ручеек у кузницы, с трудом поднялся по откосу. «Адлера» не было. Подсвечивая спичками, пошел по следу протектора. Только потому, что в этих местах прошло мое детство, я безошибочно ориентировался в темноте. Вот хата хромого Гершка. Проулочек за ней выводит на улицу Красных курсантов. «Адлер» должен был непременно проехать здесь. На улице я снова зажег спичку и тут же услышал окрик:
— Halt! Wer da? [85]
85
Стой! Кто идет? (нем.).
Часовой, судя по испуганному голосу, один. Вот он стоит, солдат в каске. Рядом темнеет на фоне неба машина.
Я закричал ему по-немецки:
— Подсвети мне фонариком, идиот! Это гестапо. Тут можно голову свернуть!
— У меня нет фонарика! Стойте!
— Тогда включи фары! — Я пошел к машине. Оттуда раздался приглушенный голос:
— Герр хауптштурмфюрер!
На большее знания немецкого языка у Чижика не хватило.
Ясно — он задержан вместе с машиной. Патруль пошел дальше, а машину отогнали на открытое место и выставили часового.
— Не двигаться! — закричал он и выстрелил в воздух.
Мне оставалось только стрелять, но не в воздух. Часовой упал в грязь. Чижик лежал в машине, связанный по рукам и ногам. На выстрелы снизу от реки уже спешили патрульные, но они не знали той дорожки, по которой прошел я. Через несколько минут мы выбрались на Юго-западное шоссе, объехав стороной через рощицу заставу у городской черты. Я понимал, что на стареньком «адлере» от погони далеко не уйдешь, но Чижику возвращаться в город нельзя. К утру на работу он не попадет, а немецкая форма погубит его. Чижика надо отослать к партизанам. А что делать мне?