Штурманок прокладывает курс (илл. Ф. Махонина)
Шрифт:
В конце мая меня вызвал к себе Веденеев. Надо было добираться километров за триста в село Позументное. Мы выехали верхами ясным утром вдвоем с Сергием, который решил проводить меня до соседнего партизанского отряда. На этот раз я изображал обер-лейтенанта немецкой кавалерии.
Кони шли неторопливой рысью по обочине дороги. Слева выблескивал под солнцем Королёвский пруд, а справа вставала стена акаций. Белые цветы охапками свешивались над нашими головами. Они пахли летом и детством.
Давно я не чувствовал себя так легко. Будто вернулся домой из дальней дали. Ловко и ладно мне в седле. Ноги обжимают упругие бока лошади, и чуть натягивается повод в руке. Конь просит хода. Полететь бы сейчас полевым галопом, пригнувшись к пахучей
91
Держится в седле как пришитый (укр.).
Мой жеребец забрал повод, вскинул голову, заржал.
— Алеша! Кто-то едет! — предупредил Сергий, поправив непривычно висящий на животе шмайсер.
Но я уже и сам заметил кобылку, запряженную в канареечного цвета тильбюри. Рядом с кучером сидел корветен-капитан Вегнер в пиджачке и тирольской шляпе — ни дать ни взять прусский юнкер у себя в поместье.
Остановились. Я протянул ему руку с седла:
— Привет землевладельцу!
— Привет кавалерии! Вы меняете звания и роды служб как перчатки. Чиновник, пехотинец, кавалерист! — Он ничуть не боялся меня. — Не удивлюсь, если вы еще летчик или моряк.
— Возможно, гepp корветен-капитан. Или вы уже в отставке?
— Если бы! Наоборот. Отдыхаю от формы перед отъездом.
— А куда, если не секрет?
— Не удалось накормить рыб на Средиземном море, теперь ваши друзья помогут мне это сделать на Черном.
— У меня там действительно друзья… Что ж, желаю вам остаться живым, когда мои друзья будут топить ваших.
Он резко отрубил:
— У меня там нет друзей. И нет друзей вообще!
Длинное его лицо помрачнело. Он сказал кучеру:
— Ехайте! Мы имеем никакое время!
Тильбюри тронулось. Но мне не хотелось так расставаться.
— Герр корветен-капитан, вы правы. У немцев осталось мало времени в России, но у вас, лично у вас, еще могут быть друзья. Только надо решать быстро, по-морскому: «Рулевой, лево на борт! В машине — левая назад, правая — полный вперед!» [92]
Вегнер обернулся:
— Очень четкая команда, герр вахтенный офицер, и я о ней подумаю.
— Подумайте, Вегнер, и, может быть, когда-нибудь мы будем с вами на одном корабле!
92
Морская команда для внезапного крутого поворота влево.
До нового расположения штаба Веденеева я добирался четверо суток. Простившись с Сергием, сменил седло и немецкую форму на латаную свитку. В большом селе Позументном меня встретил старый знакомый, Пантелеймон. Мы пошли, как когда-то, ему одному известными лесными тропками. По пояс в воде перебрались через мочар [93] , минуя немецкие патрули, которые ни за что на свете не сунулись бы в эти гиблые места. Сразу за мочаром, на луговине, окруженной березняком, стояли мазанки под соломой. Я вошел в хату и тут же рванулся назад. У телефонного аппарата сидел офицер в погонах. Двое других, тоже в погонах, склонились над картой.
93
Мочар (укр.) —
Кто такие? Куда же ты привел меня, чертов Подорожник?! Отступать поздно. Лучше прикинуться дурачком. Я сорвал с головы каскетку и робко шагнул вперед:
— Дозвольте войти, господин начальник…
Все трое удивленно смотрели на меня. Тут за спиной раздался смех Пантелеймона:
— О-то, пішов вовк у вівчарню, а потрапив на псарню!
Из соседней комнаты вышла Паша, та самая девушка, которая год назад готовила для меня документы на имя Пацько.
— Товарищ Штурманок! — Она бросилась ко мне, как к старому другу. — Та заходьте ж мерщій! Зараз доповімо генералу! [94]
94
Входите побыстрей! Сейчас доложим генералу! (укр.).
Незнакомые командиры в незнакомой одежде жали мне руку. Никогда в жизни я не подумал бы, что они слышали обо мне. Мне казалось, я знаю все, что происходит на Большой земле, но о введении новых знаков различия я не знал. Многие партизанские командиры в тылу врага носили нашу форму. Это одно уже говорило о том, насколько уверенно они чувствуют себя здесь.
— Та скидайте ви цю свиту! — хлопотала Паша. Она побежала за горячей водой для бритья, но мне не терпелось скорей увидеть Веденеева. Он был в соседней хате.
— Товарищ генерал, старший лейтенант Штурманок по вашему вызову прибыл.
Веденеев вышел из-за стола, обнял меня:
— Здравствуй, Алеша!
— С производством вас, товарищ генерал!
Он поблагодарил, а потом здорово отчитал меня:
— Не ожидал! Взялся за «банковскую операцию». Голованову простительно, но ты — командир, опытный разведчик… У нас на тебя большая ставка. Мойся, отдыхай. Поговорим.
Через несколько часов я снова пришел к Веденееву с подробным докладом обо всех наших делах. Не утаил и того, что мы сняли с виселицы и похоронили казненных. Он долго молчал и вдруг сказал неожиданно:
— Есть для тебя новая работа, Штурманок. Будешь служить в армии.
С первой минуты плена меня жгло единственное стремление: к своим, на фронт, в регулярные части. Теперь я воспринял переход из разведки в войска как недоверие.
— За что в армию, товарищ генерал? За этот банк?
— Да не в нашу армию, чудило! В немецкую!
Вместе с майором и капитаном, поразившими меня своими погонами, я занялся разработкой операции. А что, если попытаться поехать на фронт вместо Бальдура? Его биографию я знаю чуть ли не с детства, а самого его в новой части, скорее всего, не знает никто. Захватить Бальдура не сложно. Куда труднее получить его личное дело и выяснить место назначения. Веденеев не отверг и не утвердил мой план.
— Пробудешь здесь две недели, — сказал он. — Постарайся изучить досконально структуру СД и абвера. Получишь материалы о разведслужбах Англии и Америки. Тоже может пригодиться. Ну, а дальше посмотрим. Вернешься в район Южнобугска, оценишь ситуацию на месте. Я, видимо, буду неподалеку. Свяжемся с Москвой и решим. Только не увлекайся своим проектом, если появится более перспективный вариант.
Снова я превратился в ученика. Приходилось работать по двенадцать — четырнадцать часов. Я уставал, конечно, но с радостью обнаружил, что за время службы в разведке память стала емкой и цепкой. Мои учителя, майор и капитан, были довольны. Майор владел немецким не хуже меня. Много раз мы разыгрывали с ним разговор в немецком штабе, в абвере, в полевой жандармерии, и надо сказать, в некоторых случаях я поправлял его, потому что общение с немцами обогатило меня множеством деталей, которые нельзя узнать ни из одной инструкции. Потом майор уехал. Прощаясь, он сказал: