Штурмуя цитадель науки. Женщины-ученые Российской империи

Валькова Ольга Викентьевна

Наконец, общественный напор стал так силен, что ближе к середине 70-х годов XIX века правительство было вынуждено пойти на уступки и разрешить открытие так называемых Высших женских курсов, одновременно затрудняя всячески их создание и обставив это дело множеством препон и запретов, как, например, запретом помещать объявления в прессе о сборе денег для курсов; разрешением открывать их только в университетских городах; требованием от поступавших на курсы девушек, помимо гимназических аттестатов и справок о благонадежности, письменного разрешения родителей или мужей, справки о благосостоянии и пр. и пр. Разумеется, на протяжении достаточно длительного периода времени программа обучения на курсах также не соответствовала университетской. И, наконец, самое главное: курсы не выдавали окончившим их слушательницам государственного диплома и, соответственно, не давали никаких прав. Одним словом, давая разрешение на открытие курсов, правительство только сделало вид, что готово пойти на компромисс, при этом использовав против добивавшихся перемен женщин их собственную аргументацию. Дело в том, что с самого начала движения за доступ женщин к высшему образованию инициативная группа выбрала линию аргументации, основываясь на официальной идеологии: с одной стороны, надеясь победить существующую систему с помощью ее же собственной логики, а с другой – подчеркивая, что они не требуют глобальных перемен и готовы играть по старым правилам. Обосновывая свои просьбы допустить девушек в университеты, они писали о том, что необходимо давать основательное образование будущим матерям, поскольку именно матери воспитывают граждан империи, а делать это в домашних условиях становится все труднее. Таким образом, они не упоминали о желании женщин (а часто и настоятельной необходимости) иметь достойную профессию и стабильный заработок, о том, что государство может нуждаться в их услугах, и тем более о том, что каждый человек, наделенный от рождения свободой воли, имеет право учиться чему пожелает и использовать свои познания так, как сочтет нужным. Однако, подчеркивая свою принадлежность традиционной системе ценностей, организаторы Высших женских курсов сами вырыли себе яму. Правительство сочло убедительным их довод о том, что будущие матери должны получать более серьезное образование, чем это возможно в средних учебных заведениях. Соответственно, открытие Высших женских курсов было разрешено (хоть и с оговорками). Но ведь будущим матерям не нужны дипломы. Поэтому выпускницы курсов этих дипломов получать не будут.

Однако общественная потребность была слишком велика, и несмотря ни на какие препоны дело начало развиваться. С течением

времени Высшие женские курсы открылись не только в Петербурге (1878 год) и Москве (1872 год), но и в других городах империи. Постепенно они обзавелись собственными помещениями, оборудованием, научными коллекциями и библиотеками. Молодые магистры и приват-доценты в ожидании защиты докторской диссертации и профессорской должности в университете были рады дополнительному заработку, а университетские профессора – возможности устроить себе дополнительную лабораторию. Благодаря тому и другому курсы не испытывали недостатка в преподавателях. Уровень слушательниц, поступавших на курсы, постепенно повышался. Одним словом, Высшие женские курсы все больше и больше стали походить на университеты. При этом они по-прежнему не выдавали никаких дипломов и их окончание не давало никаких прав не только гражданских, но и профессиональных. Что, естественно, не могло не вызывать недовольства всех заинтересованных лиц, тем более что европейские университеты выдавали российским женщинам не только дипломы, но и докторские степени уже начиная с конца 60-х годов XIX века.

Таким образом, к концу 70-х годов наметилось три пути, по которым могли следовать молодые русские девушки, желавшие получить высшее образование и впоследствии работу по специальности. Во-первых, они могли поступить учиться на Высшие женские курсы в России, которых было всего несколько на всю страну и уровень обучения на которых далеко не сразу достиг уровня университетов. В этом случае они получали образование, но никаких дипломов и профессиональных прав. Во-вторых, они (при наличии средств и желательно согласия родителей) могли отправиться на несколько лет за границу для получения образования в швейцарском или французском, позднее немецком университете. Получив диплом зарубежного университета и в некоторых случаях даже степень доктора, они либо должны были возвращаться домой, где их дипломы никем не были признаны, и пытаться, большей частью безуспешно, найти работу по специальности вне сферы государственного контроля и управления, либо могли остаться в Европе и попытаться найти работу там, что вело к достаточно широко распространенной, хотя пока что мало изученной женской научной эмиграции. К сожалению, поскольку этот вопрос никогда раньше не был предметом специального научного исследования, судить о точных масштабах этого явления в настоящий момент затруднительно. Исключение составляли женщины, имевшие медицинские дипломы: некоторые из них по возвращении в Россию, как правило после длительной волокиты, получали право сдать экзамены, подтвердив таким образом заграничный диплом, и, соответственно, право медицинской практики в России, но не право преподавания в медицинских учебных заведениях. И наконец, женщины, интересовавшиеся естественными науками и имевшие независимые средства для получения образования частным образом, а также для жизни, могли продолжать заниматься естественно-научными исследованиями частным путем. Как выяснилось во время проведения настоящего исследования, именно эти женщины, не считавшие нужным тратить свое время на получение официальных дипломов и имевшие возможность прожить без официальных оплачиваемых должностей, внесли наибольший вклад (из числа всех вообще женщин-ученых этого периода) в развитие естественных наук в России во второй половине XIX – начале ХХ века. Однако с точки зрения длительной исторической перспективы этот путь являлся тупиковым и вел в никуда. Именно их современницы, боровшиеся за официальное право получать дипломы университетов, за признание женских заграничных докторских степеней, за право работать в области науки и высшего образования, оказались теми, кто заложил основы будущего юридического равноправия женщин в сфере научного труда, теми, кто способствовал профессионализации научного женского труда. Однако парадокс заключался в том, что большая часть их сил уходила на эту борьбу, оставлявшую относительно мало сил и времени для собственно научно-исследовательской работы, да и возможности заниматься научными исследованиями при отсутствии собственных средств были крайне ограниченны.

Часть 3

Российские женщины-ученые и российские научные общества во второй половине XIX века

Глава 1

Женщина – член-основатель естественно-научного общества. 1864 год

И если бы, в большинстве случаев, и не было суждено женщине разливать этот свет науки между другими, на каком основании лишаем мы ее права искать его для себя самой?

Мнение ординарного профессора А. О. Армфельда в совет Императорского Московского университета по вопросу о допущении лиц женского пола к слушанию профессорских лекций. Сентябрь 1861 г.

Путь, уже вполне естественный и традиционный в середине 60-х годов XIX века для молодого человека, интересовавшегося науками и планировавшего профессиональную карьеру в этой области, – поступление в университет, получение высшего образования (и государственного сертификата это образование подтверждавшего); далее – оставление в университете для подготовления к профессорскому званию, подготовка и написание магистерской диссертации, поездка на несколько лет за границу, посещение зарубежных университетов, лабораторий, других научных учреждений; по возвращении домой – защита диссертации и, при удаче, получение места при университете, – этот путь не существовал для российских женщин. Многие из них, увлекшись изучением научных дисциплин в юности, в школьные годы, могли надеяться участвовать в научно-исследовательской работе только в качестве помощниц своих мужей и (или) отцов. Именно так начинался путь в науку для многих российских женщин не только в 60-е и 70-е годы XIX века, но и в более поздний период. Например, графиня Прасковья Сергеевна Уварова (1840–1924), супруга графа А. С. Уварова (1825–1884/5), впоследствии известный отечественный археолог, автор научных трудов по археологии, президент Московского археологического общества, организатор археологических съездов и редактор их трудов, так описывала первые годы своей супружеской жизни: «Через месяц после свадьбы 460 <…> мы уехали в Италию, где прожили два года между Римом и Неаполем по преимуществу, но где посетили и Флоренцию и объездили в экипаже всю Камбрию. Здесь, под руководством мужа, я кажется еще больше полюбила красоты природы и невольно привязалась и занялась всем тем, что занимало и что любил муж. Он занимался в Ватиканской библиотеке, я списывала ему тексты и делала кальки с рисунков и миниатюр; мы посещали монастырские или городские библиотеки, – я перебирала издания и отмечала страницы, которые подходили под его занятия; он производил раскопки – я делала обмеры, записывала местонахождение вещей и очищала их; он осматривал и описывал храмы – я зарисовывала детали и записывала обмеры и пр. и пр.» 461 На десять лет моложе П. С. Уваровой Екатерина Николаевна Вельяшева (1855–?) в 1873 году вышла замуж за Ивана Ивановича Янжула (1846–1914), в то время командированного на два года за границу магистранта Московского университета, впоследствии профессора университета, академика Императорской академии наук (с 1893 года – член-корреспондент, с 1895 года – ординарный академик по Историко-филологическому отделению: политическая наука и финансы). Она писала в своей автобиографии, предназначенной для публикации: «18 лет от роду, в 1873 г. я вышла замуж за И. И. Янжула <…>. Этот брак и создал те условия, благодаря которым я сделалась писательницей, хотя и в скромной области педагогических вопросов. Мне бы никогда не пришла в голову возможность выступить в печати, но постоянные занятия с мужем и в особенности помощь, которую я могла оказать ему своими выписками <…> в библиотеке Британского музея в Лондоне, когда мы торопились собрать материал для его диссертации, незаметно подготовляли меня к будущей самостоятельной работе. Однако и это обстоятельство никогда не привело бы меня к писательству, если бы мне не оказывал поощрения, можно сказать не понуждал к тому мой муж, вообще всячески выдвигавший мои заслуги, нередко даже прямо преувеличивавший их…» 462 И. И. Янжул никоим образом не скрывал того факта, что молодая супруга помогала ему в сборе материалов для диссертации и что эта помощь была весьма существенной. Приехав в Лондон в 1874 году для занятий в библиотеке Британского музея, молодой ученый был восхищен открывшимися перед ним возможностями: «Оказалось, – писал он в воспоминаниях, – Британский музей представляет так много благоприятных условий для занятий, как никакая другая библиотека на свете» 463 . Однако его настроение омрачалось тем, что несовершеннолетняя супруга не имела возможности работать в Британском музее вместе с ним: «К сожалению, месяца два я вынужден был работать один, жена мне помогать, при всем ее добром желании, не могла, лишенная возможности посещать музей…» 464 Но это затруднение было преодолено с помощью сотрудников музея, вошедших в их положение, и, пишет И. И. Янжул, «мы опять соединились с женой на целый день и начали вместе успешно работать, причем работа пошла вдвое скорей и более весело. По моему указанию жена прочитывала и делала конспекты разных книг, выписки или переводы, смотря по специальности книги, часть же времени посвящала всецело на свое собственное чтение и образование; как уверяла потом, в несколько месяцев в Британском музее она прочла больше, чем всю свою жизнь вне его» 465 .

460

Свадьба состоялась 14 января 1859 г. — О. В.

461

Уварова П. С. Письмо В. В. Стасову. 16 ноября 1901 г. // Отдел письменных источников ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 575. Л. 3–4.

462

Янжул Екатерина Николаевна. Автобиография. Б.д. // Российский государственный архив литературы и искусства. Ф. 1018. Оп. 1. Д. 254. Л. 10.

463

Янжул И. И. Воспоминания о пережитом и виденном в 1864–1909 гг. М.: Гос. публ. историческая б-ка России, 2006. С. 130.

464

Там же. С. 131.

465

Там же. С. 134.

Тем не менее если женщина хотела выйти из тени своего супруга, если через некоторое время ее переставало удовлетворять исполнение роли ассистента и у нее появлялось желание приступить к самостоятельной научно-исследовательской деятельности, у нее возникала необходимость в научной среде (помимо мужа), в которой она могла бы обсуждать научные вопросы, получать консультации, делиться результатами своих работ. На протяжении второй половины XIX века эту роль для российских женщин исполняли естественно-научные общества.

Российские историки науки середины – второй половины ХХ века признают значительную роль российских научных обществ в поддержке деятельности женщин-ученых. Например, Ю. С. Мусабеков отмечает, описывая научную биографию А. Ф. Волковой: «С 1870 года Волкова начинает работать в технико-химической лаборатории П. А. Кочубея, под руководством Д. И. Менделеева. За исследования в области сульфокислот и амидов кислот ароматического ряда в том же году она принята в члены Русского химического общества. Это был первый случай принятия женщины в эту организацию» 466 . Л. С. Берг в известной монографии, посвященной истории Русского географического общества, отвел целый раздел «приему в члены географического общества женщин» 467 . Описав историю борьбы, происходившей в Лондонском географическом обществе по этому вопросу, он писал: «Ничего подобного в нашем обществе не бывало. Устав Русского географического общества, как, впрочем, и Лондонского,

никаких ограничений в отношении женщин не содержал. И вот, 20 мая 1877 г. в число членов-сотрудников были приняты две женщины – О. А. Федченко, известная путешественница по Туркестану, вдова А. П. Федченко, и А. Я. Екименко, этнограф…» 468 В. А. Варсанофьева в не менее известной монографии по истории Московского общества испытателей природы с одобрением писала о времени, когда президентом общества был Ф. А. Бредихин, – 1886–1890 годах: «Надо отметить, что в годы его президентства в стенах общества впервые появляются женщины-ученые. В 1888 г. в члены общества выбираются эмбриолог и гистолог С. М. Переяславцева, палеонтолог-маммолог М. В. Павлова – будущий профессор Московского университета, почетный член АН СССР и действительный член Украинской АН, геолог и палеонтолог М. К. Цветаева 469 . Следуя уставу общества, каждая из них сделала предварительный доклад и поместила в мемуарах статью…» 470 И продолжает далее, считая необходимым особо подчеркнуть следующее обстоятельство: «Следует отметить, что женщины-ученые были приняты в члены общества в конце 80-х годов, в эпоху особенного гонения на высшее женское образование, когда после работы комиссии князя Голицына по “улучшению” женского образования в России, все женские высшие учебные заведения были закрыты. И дальше общество неизменно поддерживало женщин, стремившихся к научной работе, помогало им материально и морально в проведении полевых исследований, печатало их работы, принимало в состав своих членов» 471 . Описывая далее период, когда МОИП возглавлял Н. А. Умов (в 1897–1914 годах), В. А. Варсанофьева снова замечает: «Одной из заслуг Н. А. Умова как президента является привлечение в члены общества специалистов-женщин. Он был всегда горячим поборником высшего женского образования и участия женщин в научной работе – взгляды, которые в то время далеко не все разделяли» 472 .

466

Мусабеков Ю. С. Первые русские женщины-химики // Химия и жизнь. 1968. № 3. С. 12.

467

Берг Л. С. Всесоюзное географическое общество за сто лет: 1845–1945. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1946. С. 202–204.

468

Там же. С. 203.

469

Стоит заметить, что в данном случае В. А. Варсанофьева немного ошибается. Первой женщиной, избранной, правда, членом-корреспондентом МОИП, стала в 1874 г., то есть почти на 15 лет раньше, О. А. Федченко.

470

Варсанофьева В. А. Московское общество испытателей природы и его значение в развитии отечественной науки. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1955. С. 59.

471

Там же.

472

Там же. С. 66.

Итак, можно утверждать, что в российской историографии середины – второй половины ХХ века сложилось четкое представление о том, что отечественные научные общества, как общественные объединения, поддерживали научно-исследовательскую работу женщин, принимая их в свои члены и позволяя им, таким образом, официально стать частью научного сообщества и активно участвовать в его жизни. Однако никаких специальных исследований, посвященных данному вопросу, не существует.

В 1855 году великая княгиня Мария Николаевна (1819–1876), дочь императора Николая I и его законной супруги императрицы Александры Федоровны (принцессы Прусской), сделала научный подарок Московскому обществу испытателей природы. В протоколе заседания МОИП от 20 октября 1855 года читаем: «Ее императорскому высочеству государыне великой княгине Марии Николаевне благородно было приказать препроводить в общество превосходно сохранившуюся нижнюю челюсть ископаемого носорога, найденную около города Тюмени мещанином Шмотиным» 473 . Каким образом указанная ископаемая кость попала в руки великой княгини, никогда не упоминалось. Но общество чувствовало себя польщенным, особенно потому, что данное событие совпало с его 50-летним юбилеем, и сочло необходимым отблагодарить Марию Николаевну единственным доступным ему образом – избрав ее своим почетным членом: «Общество, глубоко ценя этот знак милостивого внимания ее императорского высочества, по предложению своего президента 474 единогласно положило, к предстоящему торжеству в память пятидесятилетнего своего существования, украсить список своих почетных членов сопричислением к ним имени ее высочества равно как и его императорского высочества государя великого князя Константина Николаевича, выразившего полное свое сочувствие успехам отечественного просвещения принятием звания председательствующего в одном из ученых наших обществ», – для чего было определено обратиться к министру народного просвещения «…о его ходатайстве пред их императорскими высочествами о всемилостивейшем их соизволении на принятие дипломов на звание почетных членов общества» 475 . Не сохранилось информации о том, было ли даровано разрешение «украсить список почетных членов» МОИП причислением к ним имени Марии Николаевны, но до сегодняшнего дня ее имя может быть найдено в картотеке членов МОИП 476 . Основанное в 1805 году Императорское Московское общество испытателей природы было одним из старейших и наиболее престижных научных обществ в стране. Только ученые, зарекомендовавшие себя научными трудами, допускались в состав его членов. Мария Николаевна, разумеется, таким ученым не была, и, конечно, она была женщиной, но этот факт, похоже, никого не обеспокоил. Она принадлежала к императорской семье, а патронаж любого столь высокопоставленного лица не только приветствовался в МОИП, но и считался делом особой важности. Тем не менее прошло почти двадцать лет, прежде чем в состав членов МОИП была избрана обычная женщина. Однако некоторые другие естественно-научные общества, в частности Общество любителей естествознания, антропологии и этнографии, в 1855 году еще не существовавшее, придерживались менее консервативной политики в отношении женщин, чем МОИП.

473

Протокол заседания Императорского Московского общества испытателей природы 1855 года октября 20 дня. 20 октября 1855 г. // Архив МОИП. Д. 309. Л. 17 об., 18.

474

Президентом МОИП в этот период был тогдашний попечитель Московского учебного округа генерал-лейтенант В. И. Назимов (1802–1874). — О. В.

475

Протокол заседания Императорского Московского общества испытателей природы 1855 года октября 20 дня. 20 октября 1855 г. // Архив МОИП. Д. 309. Л. 18.

476

См.: Мария Николаевна // Члены МОИП до 1953 г. Картотека. Библиотека Московского общества испытателей природы. Об этом см.: Valkova O. The conquest of science: women and science in Russia (1860–1940) // OSIRIS. 2008. № 23. P. 140.

14 мая 1864 года состоялось первое заседание вновь созданного при Московском университете Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии (далее – ОЛЕАЭ). (Устав общества был утвержден 14 октября 1863 года.) На заседании присутствовало 7 человек 477 . Точных данных об этом не сохранилось, но с большой долей вероятности можно утверждать, что среди них была одна из членов-основателей ОЛЕАЭ и недавняя выпускница Николаевского сиротского института Ольга Александровна Армфельд, известная впоследствии в истории отечественной науки как Ольга Александровна Федченко (1845–1921). Информация, доступная в настоящее время, свидетельствует о том, что О. А. Армфельд стала первой в истории Российской империи женщиной – членом-основателем естественно-научного общества 478 . Избрание это не было случайностью. По нашему мнению, его можно рассматривать как один из результатов разрешения сложной ситуации, сложившейся в научном сообществе Москвы в 50-х – начале 60-х годов XIX века.

477

Об увеличении пособия Императорскому Обществу любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете // ОР РГБ. Ф. 10. Карт. 8. Д. 62. Л. 17.

478

См.: Устав и список членов Императорского Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии при Императорском Московском университете. М., 1868. С. [3].

Напряжение и разногласия возникли среди членов одного из старейших и наиболее авторитетных как в Российской империи, так и за ее пределами российских научных обществ – Московского общества испытателей природы (МОИП). Внешне оно вылилось в дискуссию о языке научных периодических трудов, издававшихся обществом. С самого своего основания (1805 год) МОИП выпускало ряд научных периодических изданий: журнал под заглавием «Journal de la Societ'e des Naturalistes de l’Universit'e imp'eriale de Moscou», периодические сборники «Memoires de la Societ'e des Naturalistes de l’Universit'e imp'eriale de Moscou» 479 . Оба издания – на французском языке. В 1829 году МОИП основало впоследствии знаменитый на весь мир журнал «Bulletin de la Societ'e des naturalists de Moscou», абсолютное большинство статей в котором публиковалось на европейских языках, преимущественно на французском. Казалось, подобное положение было привычным и вполне устраивало членов общества. Однако на заседании МОИП 15 марта 1851 года тогдашний президент общества В. И. Назимов, занимавший в этот период также должность попечителя Московского учебного округа, предложил: «…не найдет ли общество полезным издавать по-русски какой-либо труд по естественной истории, общедоступный для читателя незнакомого специально с этим предметом» 480 . Предложение В. И. Назимова вызвало неоднозначную реакцию среди членов МОИП и, как выяснилось в дальнейшем, даже понято было по-разному. К сожалению, протоколы МОИП всегда отличались сухостью изложения, поэтому из них трудно узнать какие-либо подробности, кроме того, что имело место «продолжительное суждение об этом предложении» 481 . Где-то в процессе данного обсуждения, по-видимому, была высказана идея издавать по-русски не какой-то новый журнал, а знаменитый «Bulletin». Во всяком случае, в тексте процитированного выше высказывания президента МОИП есть явно внесенное позднее исправление, в результате которого фраза стала звучать следующим образом: «…не найдет ли общество полезным издавать по-русски Bulletin или какое-либо периодическое издание по естественной истории, общедоступный 482 для читателя незнакомого специально с этим предметом» 483 . Таким образом собрание перешло от обсуждения достаточно частного вопроса об издании нового научно-популярного журнала к дискуссии о предмете, принципиально важном для каждого члена общества, поскольку публикация в «Бюллетене» означала известность в международном научном сообществе, признание приоритета научного открытия и все вытекающие из этого преимущества.

479

В 1820 году «Memoires» были переименованы в «Nouveaux memoires». — О. В.

480

Протокол заседания Императорского Московского общества испытателей природы 1851 года марта 18 дня. 18 марта 1851 г. // Архив МОИП. Д. 271. Л. 13 об.

481

Там же. Л. 13 об.

482

Так в тексте. — О. В.

483

Протокол заседания Императорского Московского общества испытателей природы 1851 года марта 18 дня. 18 марта 1851 г. // Архив МОИП. Д. 271. Л. 13 об.