Штурмуя цитадель науки. Женщины-ученые Российской империи
Шрифт:
К сожалению, о позиции членов МОИП, поддержавших предложение В. И. Назимова, среди которых, скорее всего, был и Г. Е. Щуровский 484 , можно судить в основном из «Мнения» К. Ф. Рулье 485 , выступавшего как раз против идеи издания русскоязычного журнала и посчитавшего необходимым изложить свою позицию письменно. В указанном «Мнении» К. Ф. Рулье пересказал слова своих оппонентов: «…не лучше ли, не приличнее ли для пользы собственно России печатать ныне издаваемые труды общества: Bulletin или Memoires, или может быть то и другое на русском языке, потому что язык не русский многим недоступен и что довольно общество работало для иностранцев, пора поработать и для России, и что этот иностранный язык есть главная помеха, почему лучшие издания по естественной истории в России, Труды Императорской Санкт-Петербургской академии наук, неизвестны для русских» 486 . Единогласной поддержки это мнение не получило. Собрание столкнулось с большим числом противоречивых откликов. Вопрос о том, на каком языке издавать научные труды, оказался вдруг гораздо глубже простого спора об удобстве и доступности (хотя и это имело место). Он затронул систему ценностных ориентаций научного сообщества: самоопределение ученого как члена научной корпорации и понимание места этой корпорации как единого
484
Щуровский Григорий Ефимович (1803–1884) – российский геолог, палеонтолог, анатом; первый профессор геологии и минералогии Московского университета.
485
Рулье Карл Францевич (1814–1858) – российский биолог; профессор Московского университета.
486
Рулье К. Ф. Мнение г. действительного члена Императорского Московского общества испытателей природы профессора Рулье по случаю предложения его превосходительства, не полезно ли было бы издать при обществе повременного труда по части естественной истории на русском языке в изложении, общедоступном для всех сколько-нибудь образованных читателей. Не ранее 18 марта 1851 г. // Архив МОИП. 1851. Д. 275. Л. 41 об. Следует отметить, что как раз примерно в это же время вопрос о языке научных изданий обсуждался и в Санкт-Петербургской академии наук.
Стало понятно, что вопрос невозможно разрешить в рамках одного заседания. Специально избранному комитету, состоявшему, можно предположить, из главных оппонентов, а именно Г. Е. Щуровского, Н. А. Варнека и К. Ф. Рулье, было предложено упорядочить высказывавшиеся точки зрения и представить их на рассмотрение МОИП в одном из последующих заседаний. Процесс этот занял немало времени, но на чрезвычайном заседании общества 18 мая 1851 года 487 члены общества наконец «… слушали по порядку мнения назначенного комитета из [господ] Щуровского, Варнека и Рулье». Общее мнение Г. Е. Щуровского и Н. А. Варнека было зачитано первым. Они оба считали, что «Бюллетень» МОИП необходимо оставить без изменений, поскольку он является «средством сообщения с заграничными учеными» 488 . В то же время следует приступить к изданию русскоязычного журнала под названием «Вестник Императорского Московского общества испытателей природы». Необходимость подобного издания, по мнению Г. Е. Щуровского и Н. А. Варнека, вытекала из «…самого устава [общества], которым постановляется обществу в непременную обязанность распространять естественноисторические сведения внутри самой России. Русский язык есть без сомнения главный орган такого распространения сведений» 489 . К. Ф. Рулье, в свою очередь, выступил в защиту практики издания научных трудов МОИП на иностранных языках, очень четко обозначив причины подобной необходимости. Во-первых, по мнению К. Ф. Рулье, «очевидно, кто работает для науки вообще, тот работает и для науки каждой страны, и потому нам кажется непонятным выражение: мы довольно поработали для заграницы, пора поработать и для нас… Язык нерусский не только не помеха для этой цели, всеми нами искомой, а напротив существенное средство, чтобы Россия, всеми нами высоко чтимая, была и по своим естественным произведениям, и по мере их разработки высоко и достойно чтимой заграницей…». Во-вторых: «От несоблюдения этого отношения в науке рождаются чрезвычайные неудобства: нужно бывает открывать вновь сведения уже дано приобретенные в какой-либо стране, но высказанные на ее родном местном языке». В-третьих: «…мы не можем себе представить русского читателя, который не понял бы статьи в Bulletin только потому, что она написана не на русском языке. Чтобы понять нашу статью, нужно предварительно научное образование, а этого научного образования нельзя получить, не зная по крайней мере французского и немецкого языков». В-четвертых: «Наконец, и это нам кажется чрезвычайно важным, наше общество изданием своих журналов на иностранном языке вполне выполняло цель, предписанную ему 3 § Устава: *распространять сведения по естественной истории России* 490 , а отнюдь не в России» 491 .
487
Протоколы заседаний Императорского Московского общества испытателей природы 1851 года мая 18 дня. 18 мая 1851 г. // Архив МОИП. 1851. Д. 271. Л. 26–32 об.
488
Там же. Л. 22 об.
489
Там же. Л. 23.
490
* – * Подчеркнуто автором. — О. В.
491
Рулье К. Ф. Мнение… // Архив МОИП. Д. 275. Л. 42, 42 об., 43, 43 об., 46 об.
Весной 1851 года эта дискуссия не закончилась ничем, кроме возникновения напряженных отношений между Г. Е. Щуровским, с одной стороны, и К. Ф. Рулье и его сторонниками, с другой. Возможно, именно тогда у Г. Е. Щуровского впервые возникла мысль о необходимости создания нового естественно-научного общества при Московском университете, основанного на новых принципах. Однако он не мог не знать, что осуществить подобное намерение на практике будет очень нелегко.
Создание в 1863 году нового общества при Московском университете вызвало крайне негативную реакцию в среде московской профессуры. В Архиве РАН в Москве в фонде А. П. Богданова (ф. 446) сохранилась неподписанная копия письма на бланке попечителя Московского учебного округа (канцелярия, стол 1. 24 января 1864 г. № 260), судя по дате написанного уже после утверждения первого устава ОЛЕАЭ и адресованного министру народного просвещения 492 . Неизвестный нам автор письма очень лаконично суммировал цели, которые ставили перед собой организаторы нового общества, и так же лаконично объяснял, почему в его создании нет необходимости: «Главная разница в двух обществах (МОИП и планировавшегося ОЛЕАЭ. — О. В.) состоит в том, что по уставу Общества испытателей природы (п. 19, ст. 6) для поступления в члены общества нужно представить обществу какое-либо свое рассуждение либо собственное сочинение известное в ученом свете. Основатели предполагаемого общества, желая облегчить вступление в число членов, допускают по п. 5 “всех, изъявивших желание содействовать целям общества и участвовать
492
[Письмо министру народного просвещения по поводу организации Общества любителей естествознания при Московском университете]. 24 января 1864 г. // Архив РАН. Ф. 446. Оп. 1а. Д. 59. Л. 10, 10 об., 11, 11 об., 12, 12 об. Копия.
493
Там же. Л. 11, 11 об.
Действительно, в первом параграфе устава ОЛЕАЭ значилось, что оно создается «…для естественноисторических, антропологических и этнографических исследований в России и преимущественно в губерниях Московского учебного округа и для распространения научных сведений по этим трем отраслям знания в публике» 494 . Выступая на упомянутом выше первом заседании ОЛЕАЭ 14 мая 1864 года, вновь избранный президент общества Г. Е. Щуровский очень точно сформулировал суть проблемы, с которой собиралось бороться ОЛЕАЭ: «…не в ученых материалах чувствуется недостаток; он чувствуется в людях, которые могли бы пользоваться этим материалом и которые могли бы далее вести его. Это выражают косвенно и существующие уже ученые общества тем, что издают свои исследования на иностранных языках. В тех странах, где наука уже пустила глубокие корни, там такое явление было бы немыслимо» 495 . В свою очередь, в 1913 году, через 49 лет после упомянутых выше событий, выступая на юбилейном заседании ОЛЕАЭ (по случаю его 50-летия), тогдашний президент общества Д. Н. Анучин следующим образом прокомментировал слова Г. Е. Щуровского: «…чтобы надлежащим образом понять сказанное тогда Г. Е. Щуровским, надо вспомнить, в чем проявлялась в то время деятельность русских естественно-научных учреждений и обществ, как, например, физико-математического отделения Императорской академии наук, Минералогического общества в Петербурге, Общества испытателей природы в Москве и некоторых других… все они имели в своем составе почтенных ученых, известных специалистов того времени, но все это были замкнутые учреждения, посвященные научным исследованиям, а не распространению знаний в обществе». Возможно, именно поэтому, продолжал он, «в русском обществе было тогда так мало лиц, способных интересоваться естествознанием, что все естественноисторические общества находили невозможным и бесполезным издавать свои труды на русском языке. И академия, и общества издавали свои “Memoires” и “Bulletins” на французском и немецком языках, и издания эти более читались и ценились за границей, чем в России» 496 .
494
Устав и список членов Императорского Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии при Императорском московском университете. М., 1868. С. [3].
495
Протоколы заседаний Общества любителей естествознания, состоящего при Императорском Московском университете. Год первый. Первое заседание 14 мая 1864 года // Протоколы заседаний Общества любителей естествознания при Императорском Московском университете с 14 мая 1864 г. по 29 августа 1866 г. М., 1866. С. 3.
496
[Анучин Д. Н.] Полвека жизни Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии. 1863–1913. М., 1913. С. 3.
Консерватизм части московской профессуры этого периода распространялся не только на сохранение традиционных форм существования естественно-научных обществ, по сути учреждений замкнутых, элитарных, можно сказать «клубных», не особо приветствовавших расширение своих рядов. В начале 1860-х годов на обсуждение российской профессуры был вынесен еще один вопрос, так же по своему существу касавшийся возможного расширения круга людей, допущенных к высшему естественно-научному образованию и, по экстраполяции, к научно-исследовательской работе. В 1861 году в Российской империи обсуждался проект нового устава университетов. В 1862 году мнения университетских профессоров по этому вопросу были изданы отдельной книгой под названием «Замечания на проект Общего устава Императорских Российских университетов» 497 . В самом конце второй части этой работы помещался раздел: «Мнения советов университетов по вопросу о допущении лиц женского пола к слушанию университетских лекций» 498 . В преамбуле к разделу объяснялось, что Департамент народного просвещения предложил советам университетов ответить на следующие вопросы: «…могут ли вообще лица женского пола быть допускаемы к слушанию университетских лекций совместно со студентами? 2) какие условия должны быть постановлены при таком допущении? и 3) могут ли такие лица быть допускаемы к испытанию на ученые степени, и каким правом, в случае выдержания испытания, они должны пользоваться?» 499 Советы Харьковского, Санкт-Петербургского, Казанского университетов, а также университета Св. Владимира дали положительные ответы (иногда, правда, с некоторыми оговорками). Совет Дерптского университета по неизвестной нам причине не высказал своего мнения: вместо него выступил попечитель Дерптского учебного округа, действительный тайный советник фон Брадке, чье мнение было резко отрицательным. Но так или иначе все вышеупомянутые достаточно пространно аргументировали свои позиции. Единственным исключением оказался совет Московского университета. Этот последний ответил на предложенные вопросы не только отрицательно (единственный из университетских советов), но крайне лаконично, как бы подразумевая, что иного ответа и быть не может, а потому нужды в объяснениях нет никакой: «Совет Московского университета обсуждал вопрос о совместном со студентами слушании профессорских лекций лицами женского пола, и большинством голосов, 23 против 2, постановил: не допускать этого совместного слушания ни под каким предлогом потому, что оно может иметь вредное влияние на успешный ход занятий молодых людей, обучающихся в университете» 500 .
497
Замечания на проект общего устава Императорских Российских университетов. СПб., 1861. Ч. 1–2.
498
Замечания на проект общего устава… Ч. 2. С. 520–533.
499
Там же. С. 520.
500
Там же. С. 520–521.
Комментарий этих событий можно найти в воспоминаниях Б. Н. Чичерина, бывшего в то время профессором права Московского университета. Чичерин сообщает, что рассказал об имевшем место голосовании в своем письме к К. Д. Кавелину, по старой памяти интересовавшемуся университетскими делами: «Между прочим, он (Кавелин. — О. В.
Конец ознакомительного фрагмента.