Шум бури

Коста Фарнион

Он долго не мог успокоиться и под конец начинал кричать:

– Пусть мне дадут право спокойно жить в Овражном. Кто-нибудь тогда меня здесь ещё увидит? Что мне делать здесь в лесу, когда я не зверь?

– Эй, Кавдин, ты опять добрался до своих сказок, - сказал ему Царай. Кавдин утихомирился, но Царай не оставлял его в покое. Он, улыбаясь, разговаривал с ним и подшучивал над его размышлениями.

– Кавдин, вот если полиция тебя поймает, то что ты им скажешь?
– спросил Царай, подморгнув глазом.

– Что бы сказал?.. А... чья это вина...

–

Говори, говори, Кавдин, зачем смущаешься. Не бойся, - сказал Будзи и пошевелил головешки огня.

– Ну, что я им могу сказать такого. Что вы меня сейчас спрашиваете! Вот когда меня арестуют, тогда будет видно, что я скажу.

После этого ответа перед глазами Кавдина возникал огромный полицейский с взъерошенными усами, с блестящими глазами и со сверкающими сапогами. Покачав головой, Кавдин снова начал:

– Отвечу им, что когда волк поймал скотину, то его уже не спрашивают. Что хотите, то и делайте со мной, мне нечего сказать.

Пока Кавдин говорил, Царай, глядя на огонь, погрузился в молчание, потом неожиданно наклонил голову и произнёс:

– Вот если бы я попал в их руки, то они насадили бы мою голову на кол плетня. И то, что сделал, и то, чего не сделал, всё бы взвалили на мои плечи.

– Да-да, - оживился Кавдин, - сказали бы, что всё сделал ты, и нас всех в лес привёл ты, и во всех делах виноват ты.

– Не-ет, я в их руки так легко не попаду. Для них люди враги, и они со мной жестоко разделаются.

– Царай, нас не так легко поймать, а то бы они это давно сделали. Не удастся это им, пока Царай жив. Я и Ислам не будем для тебя лишними и в дальнейшем. Будзи, у нас корень крепкий, - не боимся.

– Вы поглядите на Тедо! Он всё время спорит со мной, я, мол, резвее тебя. Если Тедо не угонится за Кавдином, то что ему сказать.

Тедо зашевелился на подстилке напротив Кавдина, затем поднялся, протёр кулаком глаза, вышел из подстилки и застегнул ремень. Потом глухим голосом громко произнёс:

– Ты отстанешь от меня, ишачий хвост, или что-то надумал?

Сказав это, Тедо добродушно засмеялся. Кавдин усмехнулся, затем сказал:

– Если бы у тебя не было этого языка, тогда бы тебя съела свинья вместо груши.

Молодые люди весело посмеивались над двумя стариками.

– Ладно, не так, - сказал Тедо.

– А как?
– спросил Кавдин.

– Побежим, Кавдин, если ты осмелишься на это, - ответил Тедо и подмигнул молодёжи.

Кавдин почесал затылок, затем, наконец, ответил Тедо. Тот посмеивался, но Кавдин не видел этого.

– Бежать нет, лучше посостязаемся в прыжках, Тедо.

– Кто прыгает, тот прыгает, а я предлагаю другое дело. Если хочешь, тогда, - Тедо подмигнул молодёжи, - сейчас же один из нас пойдёт в Песчаный овраг, а другой пусть смотрит в землю, и кто куда пойдёт, там сделает метки, а завтра мы их проведаем.

После этих слов молодые люди громко рассмеялись. Они знали, что Кавдин боится темноты, и затея Тедо у них вызвала смех. Кавдин со злостью произнёс:

– Тебе ещё не пора поумнеть? Зачем ведёшь детские речи?

– Ха-ха-ха!
– засмеялись

все, кроме Кавдина.

Тедо прекратил смеяться, пригладил усы, затем обратился к Кавдину:

– Не злись, Кавдин, не хочешь, как хочешь. Но ты признай, что я пока мужественней тебя.

– Это бывает видно по тебе, когда ты в лесу вдруг замечаешь всадника, - ответил Кавдин и отвернулся в сторону. Тедо снова подморгнул Будзи, затем, похлопав по плечу Кавдина, сказал:

– Зачем ты злишься? Если мы уже и шутить не будем, то от скуки помрём.

Мишура принесла на деревянном подносе ужин и, положив его у огня перед стариками, ушла назад. Царай подбросил дров в костёр, затем позвал Ислама и Будзи, и все сели ужинать. За едой старики примирились и вместе со всеми ужинали, сидя вокруг подноса. Огонь горел весело, и искры летели в разные стороны. Со двора не доносился шум. Скотина отдыхала в хлеву и жевала жвачку. С кутана балкарцев свет не исходил, видимо, они уснули, чтобы утром встать пораньше. Царай со своими товарищами так сильно подружились с балкарцами, что жили в одном дворе, как братья.

Глава семнадцатая

Луна над лесом играла со звёздами. Лес в удивлении стоял тихо, спокойно, как сказочный великан. Тихий ветерок шевелил листву, и в осеннем лесу слышалось шуршание, какое издаёт шёлковое платье...

Уже не пели в лесу, как весной, разные певчие птицы... Весной с вечера до утра не умолкали дивные песни соловьёв. Лес был полон всяких красивых цветов, диких плодов, малиной, ежевикой, клубникой и много ещё чем, но сейчас кто их ещё упомнит... О весне уже и слух пропал... Деревья поменяли свой зелёный наряд на медноцветный, вместо соловьёв в лесу свистел осенний ветер. Деревья роняли свой нежный наряд на холодную землю, и ветер устилал землю чудным ковром.

Высокие, с длинными шеями сорняки тоже по весеннему уже не играли лунными ночами, смеясь, с небом: они опустили свои уши, нагнули головы до груди и теперь будут стоять на своих корнях до самой весны.

Лес был готов надеть свой белый тулуп. Мир находился в удивительном покое, словно в летний вечер косарь отдыхал на куче сена. Вот так же тиха была сегодняшняя ночь. Никто не нарушал тишину; изредка ветер дышал в уставшее лицо земли... Безмолвие царило и на кутанах. Тишину, спокойствие и покой мира охраняла луна с небосвода...

За кутаном послышался какой-то шорох, и собаки стали лаять. В кустах шуршание стихло, и лай прекратился до поры до времени, но потом возобновился. Шорохи кустов стали слышаться громче, и собаки лаяли не переставая. Скотина понемногу стала приходить в возбуждение.

Царай поднялся с постели, взял кремнёвку и вышел во двор. Оглядев двор, он подошёл к хлеву. С шалаша балкарских пастухов начал доноситься шум. Царай стал прислушиваться к каждому шороху, но слух его ничего не улавливал. Собаки лаяли в сторону кустов, что стояли поближе к кутану. В одно время Царай услышал какой-то шорох, и он устремил свой взгляд на куст. Ничего не было видно, но шум был слышен. С шалаша балкарцев послышался свист, потом кто-то крикнул: