Шум бури
Шрифт:
В полночь Будзи вышел во двор и увидел Царая, который стоял караульным у ворот. Протиснувшись боком, Будзи негромко спросил:
– За что?
– Из-за башмаков и ремня, - ответил вполголоса Царай и добавил:
– Иди назад, а то нас заметят.
Будзи резко повернулся и воротился в казарму. Он влез поглубже в свою постель и уснул в тот же час, больше не беспокоясь о Царае.
Глава пятая
Село Каражаевых как-то притихло, подобно зайцу, который от сильного страха присел на корточки под кустом. С полей войны приходили чередой вести одна тревожнее другой. К старшему селения и фамилии Челемету в его гостевую
– Карабугаев Сосланбек получил чин полковника, нашего Дафая перевели в осетинский конный полк.
– Это что за чин ему дали, он же молодой офицер?
– спросил, не удержавшись, кто-то из стариков.
– Про это здесь ничего не написано, но ты о нём не беспокойся, его очень любят начальники. Они даже не знают его настоящего имени Дафай и называют Данел. Он в почёте у начальства, и сам себя тоже не называет Дафаем, а Данелом, - такими словами Челемет хотел заполучить расположение отца Данела, но это не понравилось старику:
– Челемет, ты старший и извини, но мне не нравится эта новость, связанная с именем Дафая. Нигде не записано в книгах нашей веры, чтобы кто-то из наших людей назвал себя Данелом. Его имя Дафай, какой он Данел?
Челемет бросил на старика тяжёлый взгляд. Пригладив усы, он сказал лениво:
– Это и повод для гнева, и не повод. А знаешь, почему? А потому, что если таки не положено согласно нашей вере, то всё-таки хорошо, что твоего сына любят начальники и поэтому не надо злиться. Когда кончится война, и он вернётся из армии домой, то мы опять будем звать его Дафаем.
– Ты прости меня, Челемет, я не стою того, чтобы из-за меня здесь вели разговор, но мне показалось удивительным дело с именем моего сына, и я поэтому обратился к тебе, - сказал смущённый старик и поглубже погрузился в стул.
В это время дверь комнаты растворилась, и в помещение вошёл удивлённый сын Царая - Куцык. Он, сунув палец в рот, стоял у двери и, направив свои большие глаза на Челемета, смотрел на него исподлобья. Челемет, увидев мальчика, как-то сразу задрожал на месте, и потёр руки друг об друга. Наконец, не сдержавшись, он крикнул на Куцыка:
– Иди отсюда!
Куцык стал неторопливо уходить. Из глаз готовы были брызнуть слёзы, но взгляд мальчика был таким, словно он их сдерживал намеренно. Когда Куцык ушёл, Челемет возобновил разговор:
– Хоть он ребёнок и ни в чём не виноват, но всё равно от его вида у меня болят глаза. Он является свидетельством позора нашей фамилии. Как увижу его, так вся злость вскипает во мне.
– Пожалуйста, Челемет, одно дело.
– Какое?
– Мы недавно отправляли весточку Дафаю. Ничего не слышно оттуда?
– Точных сведений об этом деле пока нет, но как я слышал, осетинскую бригаду отправили на фронт, и он тоже в этой бригаде. Дафай там что-нибудь предпримет.
– Если он сейчас в наши руки не попадётся, тогда уже никогда, - вмешался в разговор сидевший в углу пожилой мужчина с рыжими усами.
– Я не совсем понимаю о чём идёт речь?
– спросил кривоногий Магомет, который слыл самым благородным из фамилии Каражаевых, но был обделён счастьем.
Магомет когда-то был богат, но он своё богатство просеял через крупное сито жизни и у него ничего не осталось, кроме серого коня. Правда, в его кармане был привязанный к шнурку куском ремня складной нож и карты, - другого богатства нет уж у Магомета, но люди всё-таки все хорошие. Магомет среди благородных - самый благородный, а среди чёрных людей - самый чёрный. Одним словом, Магомет считался благородным человеком, который умеет жить. Все любили Магомета, однако ни благородные, ни чёрные денег ему в долг не давали, потому, что знали, кто он такой. Магомет являлся на все пиры и поминки. На собрания ходить не любил. Те сборища, где не было еды и питья, он обходил стороной на своём сером коне-иноходце, но на сегодняшнее собрание попал и ничего не понимал в обсуждаемых делах. Поэтому и спросил о чём идёт речь. Челемету не хотелось отвечать Магомету, и он сморщил лицо:
– Кто является одним из нас, тот должен понимать наши дела.
К тому же Челемет побаивался Магомета, ведь если тот узнает про дело, то может кому-нибудь рассказать. Магомету ответ Челемета показался оскорбительным, но он промолчал. Посидев ещё какое-то время, Магомет встал и попросил прощения:
– Простите меня, но мне надо куда-то идти.
– Пожалуйста, пожалуйста, - был общий ответ.
Магомет встал и покинул собрание.
Челемет продолжал дальше.
– Если ещё и на поле боя наша молодёжь не уложит этого гяура, то мы будем опозорены и обесчещены.
Отец Данела поднялся с места и проворчал:
– Что это за Царай, скажите на милость, которого так трудно убрать? На поле боя кто-нибудь из нашей молодёжи почешет ему за ухом, и на этом дело закончится, что ещё здесь есть другое.
Он сел на место и посмотрел по сторонам.
Со всех углов в один голос сказали:
– Так, так.
– Дафай его уложит.
Наконец, дела были обсуждены и собрание закончилось. Старики, опираясь на свои палки, отправились по домам. Челемет проводил их до крыльца, затем вернулся обратно в комнату. Не успел он ещё сесть на своё место, как со двора послышался суровый крик:
– Вот гяур, посмотрите на него, меньше лба головы, а что вытворяет! Бей его палкой.
Тем временем раздался детский плач. Челемет устремился наружу. Куцык неожиданно прыгнул через плетень в огород, потом ловко, как крыса, шмыгнул в дыру стены. Челемет крикнул с крыльца:
– Что случилось?
Кто-то ответил с улицы:
– Маленький абрек побил детей и убежал во двор.
– Ах, чтоб его холера забрала, как мы от него устали. Куда он делся?
– Мимо тебя забежал в огород, но теперь его уже не найти.