Шум ветра
Шрифт:
— Странная жизнь! — сказала Надя. — Может быть, в те самые дни, когда я умирала от голода в Ленинграде, наши солдаты защищали меня оружием, сделанным из металла, для которого ты добывал руду?
— Вполне возможно, — сказал он. — В первый раз я приехал на рудник в начале войны знойным летом и застрял на три года. Работать приходилось много, дни и ночи пропадал в шахтах, спал в конторе или в сторожке, а с наступлением зимы поселился в бараке, где жили рабочие. У нас была железная печка, буржуйка. Топили ее поздно вечером, перед сном. Сушили портянки, варили кипяток.
— Вы учились на одном курсе?
— Да. Вместе кончили, но не были друзьями. А там крепко сдружились. Катя появилась уже потом, в Москве, когда Дима приехал в аспирантуру.
— Они славные люди, — сказала Надя.
— Жаль, что у них нет телефона, — сказал Иван. — Они еще ничего не знают про нас.
— Узнают, — засмеялась Надя. — Все узнают, зашумят, всполошатся, полезут со своими благоразумными советами. Я хотела бы жить на необитаемом острове, далеко-далеко от всех. Чтобы никаких телефонов и телеграфов.
— От кого убегать?
— От скучных, ограниченных людей. Они очень опасные существа. Когда говоришь с ними, не знаешь, что у них на уме. А когда они молчат, то еще страшнее. Ни за что не угадаешь, что они сделают через минуту.
— Людей надо любить. Они достойны этого, честное слово, — серьезно сказал Иван.
— Но ведь не все одинаковы? Как узнать, кто хороший, а кто плохой? Это дьявольски сложно, их миллиарды. Кто может гарантировать, что завтра какие-то злые люди не бросят водородную бомбу в добрых людей, не сдвинут земной шар с его оси и не вызовут непоправимую катастрофу? Почему ты молчишь?
— Я слушаю тебя.
— Я понимаю твои мечты об идеальном человеке. Но кто может поручиться, что человечество не уподобится скорпиону, убивающему самого себя? Заманчиво, конечно, открывать новые и новые тайны природы, покорять стихию, чувствовать себя властелином вселенной. Но хватит ли сил остановиться, если увидишь перед собой пропасть?
Она замолчала. И было слышно обоим и ее и его дыхание. В напряженной тишине бились два человеческих сердца.
— Что же ты молчишь? — спросила она.
Он ничего не отвечал. Нежно гладил рукой ее лоб, мягкие волосы.
— Вот видишь? — тревожно заговорила она. — Вы всегда молчите, когда вам задают серьезные вопросы.
— Спрашивать легче, чем отвечать, — тихо сказал он.
— Боишься ошибиться?
— Я думаю.
— О чем?
— Хочу понять жизнь, чтобы не сбиться с пути, дойти до цели.
— Ты прав. Я понимаю. Жизнь — переменчивая штука. То черная, то белая полоса. Иногда эти полосы так далеко расходятся, что трудно переступить с одной на другую, Надо как следует примериться, изловчиться, чтобы перепрыгнуть и не сорваться в пропасть.
— Верно говоришь.
— Кажется, лет пятнадцать ты работал в шахтах, изучал недра земли, старался проникнуть в неизведанную таинственную глубину. А теперь ты вышел из подземелья, поднял голову, смотришь в небо, приглядываешься к звездам. Тебе тесна земля, высчитываешь расстояние до других
— Сегодня я открыл еще одну тайну, — сказал Иван. — Я понял, что трудно жить одному. С тобой будет легче.
— Потому, что я не молчу?
— И потому, что ты умная.
— Этого мало. Надо, чтобы люди понимали друг друга, чтобы они были всегда близкими, а не далекими, как звезды.
— Ты никогда не курила?
— Нет. И не хочется.
— Я все собираюсь бросить, но не могу. Люди внушили себе, что курение успокаивает нервы. А мне кажется, что еще больше нервничаешь, когда накуришься. Особенно по ночам. К утру голова разламывается.
Он загасил окурок и тут же закурил новую папиросу.
— А что ты делаешь? — спросила она. — Чем занимаешься?
— Я не один. У нас большая коллективная работа. Изучаем повадки звезд и планет, как ты сказала.
— На спутнике есть твой винтик?
— Маленький. Но не думай, что в моей работе только романтика и красота…
— Отчего у тебя на лбу шрам?
— Это давно, лет семь назад в автомобильной аварии полоснуло. Чуть было богу душу не отдал. По глупости не знал настоящей цены жизни, ничего не боялся, не дорожил собой. Много кочевал, приходилось жить в горах и пустынях. Нынче здесь, завтра там. Спал где попало, сходился черт знает с какими людьми. Даже имени не успеешь узнать. Как много на свете удивительных людей! Иной раз вспомнишь, даже не верится, что это было со мной. Теперь все это отдалилось, ушло, растаяло, как прошлогодний снег.
— И не коснулось души? — спросила Надя.
— Что не коснулось — ушло. А что задело душу, осталось навсегда. Как шрам на лбу. Если бы можно было вывернуть душу и посмотреть на нее, она, наверное, была бы похожа на старую покрышку от футбольного мяча. Вся побита, исполосована, грубо сшита из мелких клочков. По крайней мере, моя душа такая.
— Нравилась тебе кочевая жизнь?
— Я был доволен. Работал, себя не жалел, других тоже, в тонкости не входил, наверное, многих обидел, потому что был душевно сух и черств. Теперь только понял, что делать полезную для других работу — это еще не все. Осел тоже полезен в хозяйстве, но он все равно остается ослом.
— А в чем же смысл твоей жизни?
— Это самый сложный вопрос. Ты знаешь ответ?
— Я тоже ищу, — сказала она.
— Но не думай, что заниматься полезным для людей трудом — это мало. Нет, это много, громадно. Я знаю это, а все же хочу чего-то большего. Поэтому всегда ищу и буду искать до конца. Чтобы быть не только работником, но и человеком. Видимо, смысл жизни в том, чтобы не только принести пользу людям, но и насладиться радостью бытия.
— Обязательно взять плату за труд? — тревожно спросила Надя. — Мы — вам, вы — нам?