Шутки в сторону
Шрифт:
— Как оно выглядело?
— Честно говоря, я небольшой специалист по ювелирной части. В общем, большой изумруд, несколько бриллиантов, а главное — старинная работа.
— Как я понял, был еще медальон?
— Да, но он представлял меньшую ценность, потому что был изготовлен позже, к кольцу… Но в нем тоже был изумруд.
Они помолчали. Ремезов маленькими глотками пил все еще горячий чай, Светлана задумчиво курила.
— Вы думаете, у нас есть шанс? — спросила она.
— В смысле?
— Найти Катьку.
Черт подери, что он мог сказать, что он мог пообещать, когда нужно было действовать, а он вместо этого пил чай и рассматривал женские коленки?
— Слушайте, Светлана,
Она вскинула на него встревоженные глаза.
— Вызову к вам своего сотрудника — он подъедет минут через пятнадцать — и уйду, а вы пока действуйте по моей инструкции. Главное, если он позвонит, требуйте, чтобы он дал вам возможность поговорить с племянницей, а до тех пор ни на что не соглашайтесь. Я уверен, у вас все получится, а я скоро вернусь. Да, сотрудника, который к вам скоро пожалует, зовут Леонид Петрович Шестопалов.
Шестопалов, которому он позвонил домой, был жутко недоволен, ворчал и ругался, но Ремезов не сомневался, что появится тот быстро, на него всегда можно было положиться. За это замечательное качество Леонида Ремезов без колебаний прощал ему все остальное: лень, неорганизованность, патологическую сонливость.
Светлана, провожая его до дверей, вручила ему ключ:
— Держите. Зайдете потихоньку, чтобы Ольгу не разбудить, хотя вряд ли она заснет. Я вам постелю на диване.
Ремезов ключ взял, а про себя подумал с тоской, что к тому времени, как он вернется, диван будет давно занят Шестопаловым.
Глава 20
Соло под фонограмму
Следователь городской прокуратуры Александр Огородников за двадцать лет безупречной службы карьеры не сделал, да и цели себе такой не ставил. Не по его это было части, а по его — безропотно тянуть лямку и делать все, что возможно, даже и в невозможных условиях. В конце концов из него получился хороший следователь, как при других условиях получился бы, например, хороший врач, инженер или землепашец. Он лопатил попавшие в его руки дела с упорством и методичностью первоцелинника. Не замечал, когда его обходили с премиями и благодарностями и присваивали другим лавры за сделанное им. Нередко он с готовностью подставлял повинную голову, когда то или иное расследование заходило в безнадежный тупик. В последнее время, правда, виниться приходилось столь часто, что даже терпеливому Огородникову это постепенно начинало надоедать.
Много ли он лично мог сделать в теперешних условиях? Каким бы он ни был донкихотом, бороться ему все равно приходилось отнюдь не с ветряными мельницами. Выслушивая очередной разгон от начальства, он испытывал странное ощущение, будто его отчитывают за то, что он единолично не навел порядка в отдельно взятом городе, в то время как вся страна давно и без малейшего сопротивления была отдана во власть криминала. Их город тоже давно поделили между собой две мафиозные группировки, о чем знали даже сопливые первоклассники, а милиция и прокуратура предпочитали об этом скромно умалчивать. Когда же уставшая от беспредела общественность принималась взывать к своим доблестным защитникам, вперед, выставив ножку, выступало начальство. Отсвечивая невозмутимыми оловянными глазками, проводило разъяснительную беседу, смысл которой сводился приблизительно к следующему: «Не беспокойтесь, дорогие сограждане! Мы все знаем и проводим большую работу…» Дальше в качестве иллюстрации запускались проценты, в действительности иллюстрирующие только работу отдела, отвечающего за «связь с общественностью». Одним словом, это были всего лишь вариации на вечную тему «Наша служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто не видна». Оставалось только добавить, что она и впрямь оставалась незаметной.
Взять хотя бы последний
Благо бы охраняли тайну следствия или боялись посеять панику среди населения, какое там! Просто предпочитали прятаться за оградой секретности, дабы не выносить сор из казенной избы. Но всегда находится тот самый мальчик, который произносит: «А король-то голый!» И тогда начинается такой кавардак! Словно сопливый пацан не просто констатировал то, что видели все, а сделал настоящее открытие. Именно так и произошло с той статьей в «Курьере», в которой молодая журналистка назвала вещи своими именами, чем вызвала жуткий переполох в сплоченных рядах стражей порядка. По прокуратуре даже разнесся негласный приказ: С. Коноплеву и на порог, что называется, не пущать.
Огородников аккуратно сложил в пока еще тощий скоросшиватель немногочисленные бумаги по делу Михаила Васнецова и, откинувшись на спинку стула, рассеянно уставился на свои худые долговязые нога, облаченные в мятые серые брюки, на старые коричневые ботинки с выступившими на потрескавшейся коже солевыми разводами. Но это бы еще ничего, хуже, что в подошвах ботинок образовались дыры, а значит, неизбежна совершенно непредвиденная трата. «Хоть бы морозы подольше подержались, — с тоской подумал Огородников, — тогда бы, может, еще доходил в них до марта».
Деньги в его большом семействе не задерживались, улетучивались буквально на глазах. Его зарплата оказывалась полностью распределенной задолго до ее получения. У мальчишек — а их у него было трое, включая двух сыновей жены от первого брака, — одежда и обувь буквально горели, на аппетит они тоже не жаловались, а жаловались исключительно на то, что не могли себе позволить джинсы «Келвин Кляйн». Впрочем, не так уж они и роптали, в отличие от жены, которая уже через неделю после получки то там, то здесь перехватывала в долг.
— Ну почему другие живут, а мы прозябаем? — выговаривала она ему, когда Огородников попадался ей под горячую руку. — Я тоже хочу ходить в натуральной шубе, ну чем я хуже других?
Что на это мог ответить Огородников? Действительно, его Лидия была ничем не хуже других. И он ее по-своему любил и жалел. Для него не было секретом, что сослуживцы считали его полным неудачником, потому что, по их мнению, только полный неудачник и слепец мог жениться на некрасивой и немолодой женщине с двумя детьми. Его мать тогда пришла в ужас: «Шура, одумайся, что та в ней нашел?» Вопрос был поставлен некорректно, потому что Огородников ничего и не искал, поскольку поиск подразумевает хоть какой-то, но выбор. А у Огородникова случилось так: зашел в гастроном и, расплачиваясь за покупку, заметил, какие грустные глаза у кассирши. А что он еще мог разглядеть в стеклянной клетке, где она сидела, к тому же наполовину скрытая огромным кассовым аппаратом? Только глаза и кружевную наколку в волосах.