Шведская сказка
Шрифт:
– Что я могу сделать для вас, господин капитан?
Вальк пожал плечами и промолчал в ответ.
– Подумайте, пока у нас есть время в дороге. Может сообщить кому-то из родственников? Я не тюремщик, я солдат! Оттуда, из крепости, вам вряд ли удастся это сделать. – Гусман продолжал играть роль. Теперь следовало замолчать и дать арестованному время все обдумать. Он так и поступил.
Вальк пока не отвечал. Он изредка искоса посматривал на своего конвоира. Гусман сидел вполоборота, отвернувшись от арестованного, и сосредоточенно смотрел вбок и на дорогу. Он не хотел, чтобы его хищный профиль вызывал неприязнь. Главное, это внушить доверие.
– Скажите, господин капитан, - тихо спросил Вальк, - а что сейчас с русскими? По-прежнему все тихо и ничего не ожидается в ближайшее время?
Гусман кивнул, не поворачиваясь, даже усмехнулся:
– Как будто и войны нет. Даже граница не закрыта.
– А вы… - Вальк замялся было, но пересилил внезапно вспыхнувшее недоверие, - вы не могли бы оказать мне любезность. Если, конечно, она не покажется вам чересчур превышающей ваши полномочия и вашу добрую волю.
– Валяйте! – махнул рукой Гусман, по-прежнему не глядя на Валька.
– Дело в том, что у меня есть единственная дочь, и я хотел бы написать и передать ей прощальное письмо. Моя жена, ее мать, трагически погибла, - Гусман покачал головой, - и теперь, девушка останется круглой сиротой.
– Можете рассчитывать на меня! – твердо сказал Гусман, рассматривая дорогу.
– Но есть одна сложность! – Вальк даже вспотел весь от волнения. Капитан пожал плечами:
– Какая?
– С передачей письма. Дочь сейчас находится у русских, в имении своего деда.
– По мне хоть в Америке! – произнес безразлично Гусман. – если есть точный адрес, отправлю.
– Я буду очень вам признателен! – Вальк весь светился от счастья.
– Не стоит! Я же сказал – я солдат, а не тюремщик! – опять же безразлично ответил Гусман, но внутри ликовал. – Эй, ты! – пихнул в спину возницу, тот повернулся - в ближайшей деревне остановишься у кабака. Хочу горло промочить!
Позднее, усевшись в стороне от Валька, - пускай пишет, не мешать же! – надвинул на лоб поглубже шляпу, чтоб не увидел арестант, как горят глаза его конвоира.
– Как все легко получилось! – думал злорадно.
– Вот! – протянул ему капитан сложенный вчетверо листок бумаги. – Здесь я написал адрес – Хийтола, полковнику Алексею Ивановичу Веселовскому для фрекен фон Вальк.
– Давайте! – грубовато бросил Гусман и протянул руку. Взял письмо и засунул себе за пазуху мундира.
– Благодарю вас! – церемонно склонил голову Вальк.
– Не стоит! – уже в дверях откликнулся Гусман.
Больше ему не зачем было сидеть рядом с арестантом, и привычным рывком капитан забросил себя в седло. Оставалось дождаться весны и повторить все сначала. Но теперь он знал, где и кого искать. Ошибок он не допустит.
Глава 12. Затишье.
«Что может быть отраднее и свойственнее
человеческой природе, чем остроумная
и истинно просвещенная беседа?»
Цицерон
Наступала осень. Все засыпало вместе с природой
– Болен горячкой с желчью, а на пятый день людей перестал узнавать!
Екатерина всполошилась:
– Немедля медика моего Роджерсона отправить в Ревель, и туда же «Ростиславу» следовать.
Но все было напрасно. Не приходя в сознание, в возрасте 52-х лет, скончался храбрый адмирал. До сих пор причина его смерти остается загадкой. Многие связывают это с нервным потрясением, полученным в результате сражения при Гогланде. Нет, не само сражение так расстроило адмирала, а цепь событий с ним связанных. Бездарная потеря «Владислава» и то, как это было описано в официальных статьях, «как корабль наш при свете полной луны, при ясной погоде, невидимо другими уведен шведами…» очень сильно удручало адмирала. Он даже отказывался надевать пожалованную ему Андреевскую ленту, считая себя недостойным награды. Грейг лишил должности тех, кто, по его мнению, был виновен, но был оскорблен адмиралтейств-коллегией, не утвердившей его решения. Чрезмерное напряжение всех нравственных сил и послужило причиной столь безвременной кончины адмирала. Это была действительно очень горькая и тяжелая потеря для русского флота. Весь дальнейший ход военных действий России против Швеции на море подтверждает это. На смерть Грейга его адъютант Павел Голенищев-Кутузов написал:
Военных звуков шум престань хотя на час!
Дай мне произнести печали томный глас!
Грейг жизнь свою скончал теченье славно;
Он пал, хоть лаврами увенчан был недавно.
Восплачьте вы о нем, о росские сыны!
Вы памяти его сей жертвою должны:
Россию защищал он, жертвуя собою:
Благоразумен, храбр, чувствителен душою,
России посвятил весь век он славный свой.
Он был и человек, и купно был Герой!
Оплакав и отдав последние почести умершему герою, Екатерине теперь можно было вздохнуть от дел собственно военных:
– По весне заново начнем! – решила. – Скоро и светлейший, глядишь с Очаковым разберется, да в столицу приедет. Вместе и подумаем, что с фуфлыгой далее делать будем. А ныне несите мне все бумаги, что кузен мой безумный насочинял, будем возражение ему готовить, да по всем газетам, во всех странах европейских распечатаем. Все несите! И ноту Шлафову, и декларацию королевскую, что из Гельсинфорса Густав рассылал, и ответ Разумовскому. Кто писал их не важно, все под одну диктовку. Знамо чью!
Бумагами обложилась, …и литературный талант Екатерины развернулся во всю мощь. Еще раз все шведское перечитала, усмехнулась:
– При романтическом слоге и надменном красноречии одни неправды, клевета и оскорбления! – И заскрипела пером…
Писала на немецком. Готовые страницы переводили на русский и французский языки. Секретарю Храповицкому поясняла:
– Печатать сию пьесу будем следующим порядком. Каждая страница разделена на две части. На левой - измышления Густава, на правой – мои возражения.