Шведская сказка
Шрифт:
Брюс, Панин, Вяземский, Остерман, Воронцов, Стрекалов и Завадовский высказались отклонить посредничество Англии и Пруссии, согласившись лишь за ведение подобных переговоров с участием Дании и Австрии. Про самого Густава все были единодушны:
– Со шведским королем трактовать не возможно, ибо на его слова и обеты положиться нельзя!
Совет предложил турецкую войну обратить в оборонительную, изготовиться к войне с Пруссией и заключить союз с Францией, а также другими Бурбонскими домами:
– Не унывать, ни бояться не должно: Россия без всякого напряжения имеет 300 000 человек войска!
Осторожный граф Шувалов противился:
–
– Этого кого я должна успокаивать? – разозлилась императрица, - Короля прусского? За то, что земли им вернула в 1762 году? За то, что пособие оказала в деле баварском? Буде два дурака не уймутся, - имея в виду королей Швеции и Пруссии, - то станем драться! Графа Румянцева-Задунайского обратить для наступательной войны на Пруссию, чтоб отнять те земли, что я ему отдала!
Неожиданно Шувалова поддержал фаворит Мамонов, до сей поры отсиживавшийся молчком:
– Не следует по моему разумению, прусский двор упрекать в возвращении земель.
– Да что ж это такое! – всплеснула руками императрица, на глазах показались слезы. – Неужели мои подданные, видя обиды чинимые мне королями Пруссии и Англии, не смеют сказать им правды? Разве вы им присягали? Нечто не видите, что чем больше им уступают, тем более они требуют.
Шувалов с Мамоновым потупились.
– Повелеваю! – решила Екатерина, - наскоро потребовать изъяснений от дворов английского и прусского в самых умеренных изречениях. Действия их министров признать пристрастными, а потому отказаться от услуг сих дворов в медиации . Учтиво изъясняясь – показать всем зубы! А сами меж тем к зимней кампании готовиться будем. – За перо взялась. – Циммерману, пожалуй, отпишу, как Густав не перестает меня удивлять – ко всем адресуется – ко французскому двору, к английскому, к испанскому, к прусскому, к штатам генеральным, к королю датскому… Ко всем вместе и к каждому порознь, кроме меня, от которой мир зависит!
Глава 13. Дела семейные.
«День всякий днем вчерашним наставляется»
Публилий Сир
Веселовский с внучкой по-прежнему проживал в Хийтоле. Лето сменилось осенью, багрянцем да золотом наполненной, а там и листочки облетели все, одни ели-сосенки зеленеть остались. Дожди пошли, да все холодало и холодало. Глянь и морозец ударил первый, хрустящий. Ольга уже пообвыклась, по-русски говорить стала совсем чисто. Щебетала все, деда веселила. Так хорошо ей было здесь, после всего, что выпало на долю девичью. Лишь иногда набегала тень на ее прекрасное личико, хмурилась Ольга, вспоминала былое. Да о Пете своем грустила. Полковник отставной Алексей Иванович по первому времени вовсе боялся отойти от внучки – опасался. А после привык – ничего беды никакой не предвещало. Война совсем остановилась, шведы покинули русские пределы, да и наше воинство, гвардия прежде всех, на квартиры потянулись зимние. Но, о кампании будущей не забывали. Готовились. Стали и Алексея Ивановича привлекать к службе. Указ вышел
– Да не бойтесь вы, дедушка! – успокаивала его Ольга. – Ну что со мной случиться? Мы ж далеко от границы, война может и вовсе кончилась.
– Коли она кончилась, что отец-то твой, да Петька не приезжают? – ворчал старик. – Ох не верю я этому Густаву!
– Да какому? Королю что ль? – смеялась девушка. – Ну подумай сам, кто он – король, и кто мы? Зачем мы ему сдались?
– Ох, не уговаривай меня, Олюшка, все равно не спокойно на сердце. А вдруг, какую подлость умышлят, диверсию?
– Да далеко мы, дедушка!
– А давеча? Было ж нападение на генерала этого, ну из шведов бывших, Спренгт… Спренг…, тьфу, и не выговоришь.
– Спренгпортена, дедушка. – подсказала.
– Во-во, его самого. Казаки сказывали. Банда целая рыскала в окрестностях.
– Так переловили же их! И потом, опять же, генерал! А мы? Отставной полковник с крестьянами и дочь дворянская. Ну кому мы нужны?
– Эх! – все ворчал Веселовский, но делать нечего собираться стал в Кексгольм. Сперва на пару дней уехал, вернулся, потом на три-четыре, а после успокаиваться стал – видит, что ничего не случилось, и на неделю две стал уезжать. Возвращаясь, жаловался:
– Что за командиры пошли нынче? Нет на них Лександра Васильевича Суворова или хотя бы графа Миниха блистательного .
– Что так, дедушка?
– Да не берегут рекрутов-то! Мало того, что полуживые от голода и холода приходят, больные через одного, вона, все гошпиталя забиты сразу, так нет, чтоб откормить да обогреть сперва, сразу в строй гонят и мучат экзерсисами разными.
– А надо?
– А надо по-человечески! Откормить сперва, да с толком и расстановкой к учению приступить. Стрелять научить, строю воинскому, а не артикулы выкидывать, да прикладами о землю стучать так, что ружья в негодность приходят. А чуть что не так – по зубам, по зубам, несчастных. – горячился старик.
– Ну а ты? – девушке все было интересно.
– А я, офицеров этих нерадивых отстраняю, сам встаю учить, как когда-то Петьку. – Вот этого то и добивалась Ольга. О любимом послушать.
– Ну-ка, ну-ка, дедушка, давай, рассказывай, как вы там с Петькой учились. – и на долгие часы заслушивалась. Веселовскому и самому в радость было по десятому разу вспоминать.
– А как там, с войной-то, что слышно? Скоро окончат? – под конец о новостях спрашивала.
– Вряд ли! – хмурился и головой мотал недовольно старик.
– Отчего так? – удивлялась девушка.
– Войска все прибавляется. Говорили, что зимнюю кампанию хочет начинать императрица. Не угомонился Густав-то, да и пруссаки подлые грозят нашим исподтишка. Мало им в прошлую войну досталось. Туда же.
– Так и так уж зима! Вон все запорошило.
– Не знаю! – махал рукой седой ветеран. – Полководцев у нас нет в Финляндии. Да и на флоте…, был один адмирал бравый Грейг, что побил шведов летом, да и тот помер. – перекрестился.
– Флот русский сразу блокаду Свеаборга снял и в Ревель да Кронштадт спрятался. А наши-то генералы токмо меж собой грызутся да лаются. Михельсон с Мусиным-Пушкиным, Спренгтп…, тьфу не выговорить, со всеми обоими. А рекрутов все гонят и гонят. Думаю, по весне опять начнется.