Сиам Майами

Ренек Моррис

Успокоившись, он спросил себя: чего ты хочешь, Зигги Мотли? Вопрос вызвал у него улыбку. Это напоминание о незапамятных временах, когда Зигги был не в ладах с собой. Ему нравился звук внутреннего голоса, особенно когда тому было, что сказать. Он почему-то вспомнил свою любимую оду Китса:

О, мне бы сок лозы, что свеж и пьян От вековой прохлады подземелья — В нем слышен привкус Флоры и полян, И плясок загорелого веселья! О, мне бы кубок, льющий теплый юг, Зардевшуюся

влагу Иппокрены С мигающею пеной у краев! О, губы с пурпуром вокруг! Отпить, чтобы наш мир оставить тленный, С тобой истаять в полутьме лесов. С тобой растаять, унестись, забыть Все, что неведомо в тиши лесной: Усталость, жар, заботу — то, чем жить Должны мы здесь, где тщетен стон пустой, Где немощь чахлая подстерегает нас, Где привиденьем юность умирает, Где те, кто мыслят, те бежать не смеют… А завтра очи Красоты тускнеют [1] .

1

Отрывок из «Оды соловью» Джона Китса приведен в переводе Игоря Дьяконова.

Стихотворение оборвалось у него внутри безмолвным воплем. К чему вопить без толку? Жена права; у него мерзкая работа, мотающая ему нервы. Но если бы он сказал ей, что возвращается к поэзии, она бы и подавно решила, что он свихнулся. Кто станет тогда кормить детей? Как растить детей, занимаясь творчеством? Нет, от добра добра не ищут.

Он посмотрел на кухонные часы, на которых было уже 7.30. До встречи с Твидом оставалось еще три с половиной часа. Он решил, что позвонит обормоту Барни из своего офиса. Он завидовал Сиам, поступавшей по собственной прихоти. И досадовал, что конченые трусы, подобные ему, Доджу и Твиду, место которых на обочине жизни, посмели оседлать власть и теперь душат таланты.

По дороге на работу Зигги предвкушал, как купит газету и станет искать на спортивной странице счастливые приметы. В это утро такая примета нашлась: его команда выиграла. Он знал, насколько нелепо связывать дурацкий бейсбол с судьбой, однако усматривал в непредсказуемом мире спорта больше связей с внутренними приводными ремнями Вселенной, чем в религии, где все протекало скучно, как в бухгалтерии. К моменту отпирания двери своего офиса Зигги проникся оптимизмом. Вечная неудачница, его команда взлетела наверх, вырвав победу в, казалось бы, безнадежной ситуации.

Зигги распахнул окно с намерением проветрить душный кабинет, но, вдохнув смрадный уличный воздух, поспешно захлопнул раму. Да будет свет! Руководствуясь этим девизом, электростанция убивает окружающих своими дымами. В городе Нью-Йорке за блага надо расплачиваться не только деньгами, но и жизнью. Он стал полоскать рот и горло, чтобы выплюнуть гибельную сажу, которой успел наглотаться за секунду, проведенную у открытого окна. Он радовался, что покинул армию бедняков. Ему больше не приходилось жить среди фабричной вони, купаться на общественных пляжах, где качаются на волнах невообразимые отбросы, пробираться по улицам грязного гетто, шарахаясь от попрошаек и наркоманов. Просвещенный гражданин знает, за что держаться, хотя цена этому известна. Держись за машину, за работу, за своего политика.

Что за дрянь, это современное общество, думал Зигги, вооружаясь зубной щеткой и приступая к яростной чистке зубов. Библиотеки работают меньше, чем в Депрессию. Городские больницы так запущены, что больные боятся, что их там искалечат, вместо того чтобы исцелить. Полиция берет взятки, а обвиняет в продажности городские власти. Правительство позволяет торговать лекарствами, от

которых рождаются дети-уроды. Но ничего, его им ни за что не превратить в человеческие отходы. Он будет бороться. Давайте бороться вместе! Американцы, забудем вражду, будем уважать друг друга, иначе всех нас ждет участь отходов!

В щель в двери стали бросать почту. Среди конвертов были толстые и тонкие, цветные и белые. Зигги поспешно прополоскал рот от пасты, вытер руки полотенцем секретарши и поймал интересующую его газету, которую понес на стол, оставив остальную почту на полу. Послюнявив палец, он стал листать страницы, подбираясь к разделу «Ночные клубы». Вот оно: «Сиам Майами! Блеск!» Зигги потер руки. Статья была восторженной. Он наслаждался: «Сиам Майами — это секс, успех, очарование. Ее представляет Зигги Мотли».

Часы показывали восемь часов. Он позвонил Сиам, чтобы порадовать ее хорошей новостью. Она не брала трубку. Вот соня! Потом испугался и стал звонить Барни. На него он наорал за то, что тот слишком долго спит и не сумел загарпунить Селесту. Барни оставался невозмутим: он разговаривал с ним, даже не соизволив продрать глаза! А где Сиам? Как можно доверять ее разговорам про колпачок? Он в гневе бросил трубку. День превращался в кошмар.

Зигги наступил на конверты у двери. Опытный взгляд выхватил из кучи конверт, похожий на личное письмо, а то и на чек, только не на рекламный хлам, и он поддел его носком ботинка, отделяя зерно от плевел. Потом надавил на несчастное письмецо всем своим весом, словно подошва могла уловить сигнал, как обычно и происходило. Он походил на танцора из племени дикарей. В первом же распечатанном им конверте оказался чек, но на смехотворную сумму. Во втором — тоже чек, но посолиднее. В третьем — опять чек. Поверив в свою счастливую звезду, он наугад наступил на еще один конверт, однако в нем оказалась реклама гарантированного способа, с помощью которого мужчина может добиться популярности у женщин. Зигги лучше знал, что нужно женщинам: умелый танцор.

Он положил чеки на стол секретарши и застыл в нерешительности. До встречи с Твидом предстояло кантоваться еще без малого три часа. Чувствуя, что совершенно расклеится, если не предпримет решительных действий, он поспешил в ближайший бар «Белая роза» и заказал рюмку фирменного пойла. Спиртное подняло ему настроение, но соседство бездельников у стойки грозило все испортить. Он с важным видом затрусил прочь, хотя деваться ему было некуда.

Что там стряслось с Селестой? Вдруг ему удастся исправить причиненный Барни урон? Спасти наступивший день можно было единственным способом: законтрактовать Селесту. Он покатил на автобусе на Ист-Сайд и сошел на Бикман-Плейс, где обитала Селеста. На вопрос привратника Зигги ответил: «К мисс Веллингтон». Тот не понял, и Зигги поправился: «К Селесте Гуч».

Он запамятовал, что в частной жизни она пользовалась старой доброй семейной фамилией. Ее отец, занявшись спекуляцией недвижимостью, назвался Веллингтоном, чтобы стать выше любых упреков. Зигги знал, что изменение фамилии на более благозвучную повлекло многочисленные последствия. Гуч-Веллингтон был вынужден снимать квартиру в дорогом доме, у его секретарши должен был быть английский акцент, высоко ценившийся на рынке рабочей силы. Мотли презирал подобные ухищрения, однако раболепствовал перед достигаемым с их помощью престижем.

Привратник позвонил к ней в квартиру. Она долго не отвечала, а ответив, пригласила Зигги подняться. Услыхав звонок в дверь, крикнула:

— Я уже открыла.

Он вошел в роскошно обставленную квартиру. Появилась Селеста с сияющим, свежеумытым лицом. Под тугой шелковой пижамой угадывалась пышная фигура.

— Что за сюрприз? Столь ранний визит!

Она подвела его к дивану под широким окном, выходившим на запад, на цепочку небоскребов.

Если его появление стало для нее сюрпризом, то ее вид стал для него сюрпризом куда большим. Ему были хорошо видны очертания ее груди, под тонким шелком задорно торчали соски. Когда она уселась на противоположном от него конце дивана, шелковые пижамные штаны обтянули ее так сильно, что волоски на лобке проткнули шелк и вылезли наружу. Она сбросила шлепанцы и вытянула ноги на диване. Большой палец оказался в каком-то дюйме от его штанины. Даже если бы она предстала перед ним обнаженной, сознательно его соблазняя, он бы не смешался так сильно. Он был задет тем, что она появилась в пижаме на голое тело, совершенно не подумав о нем. Смотреть на нее было невозможно, оставалось только коситься.