Сибирский папа

Терентьева Наталия

– А, понял!

Гена очень старался быть хорошим и покладистым, не мешать, не приставать, не ревновать… Он же вернулся, чтобы поддержать меня.

Я подумала – не написать ли Кащею, ведь он тоже остался здесь из-за меня. Из-за меня или из-за чего-то другого, что так не хочется облекать в слова. Пока думала, мы уже спустились.

Кащей сидел в ресторане внизу. Я увидела его сразу, его трудно с кем-то спутать, а он, увлеченный разговором, нас не заметил. Он смеялся, откидывал волосы с лица, они снова падали, он опять их откидывал. Перед ним стояла большой бокал вина, чашка кофе и какой-то

десерт. Кащей сладкоежка, даже трудно предположить это, глядя на его худую фигуру и нервное лицо. Но у него всегда есть с собой конфетка, шоколадка, пакетик с грильяжем или мармеладками. Молодой мужчина, который много курит и при этом ест много сладкого, – очень непонятный человек.

Мне не слышно было, что он говорит, но по его томному и загадочному виду можно было догадаться, что он разговаривает с женщиной. Мне почти все равно. То, что было между нами, осталось в той жизни, где не было ужаса и смерти, которая, оказывается, так близко, совсем рядом. Мы не думаем об этом, когда все хорошо и, наверное, не должны думать. Мы должны жить, не понимая, что жизнь человеческая хрупка и в любой момент может оборваться. Или это неправильно? И мы не ценим жизнь, предъявляем ей какие-то немыслимые претензии именно потому, что не понимаем, как все ненадежно и краткосрочно в этом мире?

Кащей оглянулся, заметил нас, что-то коротко сказал в телефон и отложил его. Встал, быстро, в три прыжка, метнулся к нам, попробовал обнять меня длинной рукой, которая иногда растягивается у него, как у человека-трансформера. Я отодвинулась назад.

– Что-то не так? – улыбнулся одними губами Кащей.

Почему я никогда раньше не замечала, что у него такие пышные брови? Светлые, но излишне густые, как с другого лица. Зачем таким маленьким, глубоко посаженным глазам мохнатые брови? Ведь всё на нашем лице имеет какой-то смысл.

– Всё не так, Володя, – сказала я. – Ты не такой, и я не такая.

– Какая не такая? – попробовал начать игру Кащей, не обращая никакого внимания на Гену, который тут же побурел до корней своих медных волос, как положено.

– Идите, садитесь вон туда, к окну, – сказала я Гене и Йорику. – А я выясню все организационные вопросы с руководителем нашей делегации и тоже приду к вам.

Кащей ухмыльнулся. Он решил, что я хочу с ним играть. А потом пойду целоваться, как вчера. И, возможно, переступлю ту границу, которую не решилась перейти вчера. По тому, как он на меня смотрел, думаю, в последнем он почти не сомневался.

– Мария… – Кащей взял меня за запястья, стараясь говорить как можно интимнее, как будто мы уже лежали в постели.

– Да, Володь? – Я ничего не почувствовала от его прикосновений, но руки не сбросила. Я хотела услышать, что он скажет.

– Ты мне обещала… Я приду сегодня… Ты ведь согласна выйти за меня замуж? Мы всё вернем – то, что ты там… гм… сглупила… Это сложно, но я тебе помогу. Слышишь? Никто больше не поможет тебе вернуть то, что тебе принадлежит, а я помогу… – Кащей говорил быстро и страстно и очень тихо. Кто-то со стороны мог подумать, что он объясняется мне в любви. Я даже знаю, кто.

Я молчала. Пусть еще что-то скажет. Пусть скажет, и я буду точно знать, что ему нужно.

– Ты такая… – Кащей попытался наклониться к моему уху.

Я

чуть отстранилась и повернулась, чтобы Гене было хуже видно.

– Здесь не надо, Володя.

– Конечно, конечно… Всё будет потом, да, Мария? – Он говорил совсем тихо, но отчетливо.

Хорошо, что мы теперь стояли так, что Гена не мог видеть выражения его лица. Мне не хотелось, чтобы у Гены началась паника или нервная икота.

– Ага.

– Больно? – Он подул на мой висок, где был синяк.

– Уже нет.

– Как-то ты неласково со мной разговариваешь…

Я промолчала. Мне проще уйти, чем конфликтовать. Иногда люди это неправильно понимают и продолжают настаивать на своем. Только это совершенно бесполезно. Можно орать, визжать и… сдаться. А можно молча остаться при своем.

– Мои юристы уже работают, Мария, чтобы нам с тобой…

Кащей еще что-то пытался говорить, я лишь кивнула и вернулась к мальчикам. Гена разговорился с Йориком, они обсуждали какой-то мультфильм. Гена любит мультфильмы и комедии – что в этом плохого?

Я, кажется, всё поняла про Кащея. По крайней мере, я услышала то, что он хотел мне сказать, то, что так сильно взволновало его. За стол с нами он садиться не стал, взял себе чашку кофе и уселся на диванчик у выхода, поигрывая телефоном и делая мне какие-то знаки, которые я даже не пыталась понять.

Еду нам принесли почти сразу, я не поняла, как можно было так быстро пожарить курицу и сварить пюре, наверное, это всё было готово. Йорик растерянно откусил кусок куриной ножки и отложил ее.

– Что?

– Невкусно.

Я не стала ничего больше говорить. Мне папа – Вадик – в таких случаях всегда говорил, когда я была маленькой: «Значит, не голодная». Это было ужасно обидно. Но теперь я понимаю, что, конечно, он был прав. Причем сто раз прав. И приучил меня – или они оба приучили, но я почему-то всё время вспоминаю в качестве основного моего воспитателя Вадика – есть, только когда я голодна. И тогда всё кажется вкусным. Может быть, поэтому у нас в семье ни у кого нет проблемы с весом. Сергеев тоже был… Я остановила саму себя. Не надо теперь думать о том, какой был Сергеев. Сегодня уже невозможно, больно так, что плохо от боли.

Я подсела поближе к Йорику, обняла его.

– Поешь хотя бы пюре. Ты вообще ничего весь день не ел. Нам нужны силы.

Мальчик кивнул. Как странно, я никогда не хотела иметь ни брата, ни сестру. А Йорик кажется мне таким родным… Наверное, оттого, что он сразу сам ко мне потянулся. И оттого, что теперь некому о нем заботиться, кроме меня.

Я не сразу поняла, что произошло, как эти трое людей оказались около нашего стола. Я отошла к барной стойке, чтобы снова взять меню и заказать для Йорика что-то другое, а когда через полминуты вернулась, то мужчина в черном тренировочном костюме, ловко ухватив Йорика, уже тащил его к выходу. Мальчик растерянно оглядывался на меня, несколько раз крикнул: «Маша! Маша!..» Я попыталась броситься за ним, но двое других ловко обняли меня, причем не схватили, а именно обняли, один громко и очень фальшиво что-то запел «Белые розы, белые розы…», а другой повторял: «Ну, ты это, сеструха, много не пей! Говорю, это, много не пей!» Официанты, выглянувшие на шум, стали смеяться.