Сицилианская защита
Шрифт:
– Этот вопрос возникает у тебя?
– Неважно у кого.
– Очень важно. Если он волнует тебя, я, пожалуй, приправлю свою речь еще парой теплых слов.
– Об этом говорила Терзян.
– Джуля?
– Да.
– Вероятно, она и информировала бюро о моей стычке с Рубеном?
Саркис не ответил.
– Тебе известно, что Джуля моя двоюродная сестра?
– спросил я.
Саркис изумленно остановился.
– Пошли,- понимающе улыбнулся я.-Что стал? Где ты живешь?
– Тут близко.
–
– Спасибо.
– Ты славный парень, Саркис. Немного смешной, но очень славный.
Он обиделся: - Смешной?.!
– Да,-кивнул я.-Все тебя волнует, все принимаешь близко к сердцу. Что-то надо и мимо пропускать.
– Не умею.
– Вот потому и немного смешной. По любому поводу выкладываешься на полную катушку. Скажем, лекцию рабочим читаешь, воодушевления у тебя на десятерых. А я, к примеру, абсолютно безразличен...
– Очень плохо. Люди ходят знать, учиться хотят.
– Понимаю. И вовсе это не плохо. Просто как-то... Не получается. Ведь для того чтобы людей чему-то учить, надо иметь на это право.
– Нет, Левон. Если нам все будут подсказывать, что же получится. Вот представь: тебе подсказывают или приказывают, и ты, не размышляя, исполняешь. Но подсказчики-то обыкновенные люди и тоже не семи пядей во лбу...
– Значит?..
– Тебе, наверно, известно, раньше людей сравнивали с винтиками,- сказал Саркис.
– Ну?
– Эти винтики были ничтожной частью громадной машины.
– Да,- сказал я.- Отслужил срок - ставь новый. Есть узлы, которые меняют реже, и есть главный двигатель. Он работает за всех, его заключения не подлежат обсуждению и тому подобное... Знаю.
– Неужели тебе нравится быть винтиком? Ничтожным винтиком?
– Саркис остановился у подъезда какого-то здания.
– Винтиком? Ну уж нет!
– Да, надо, чтобы все думали, чтобы каждый чувствовал себя двигателем. Представляешь, как это было бы здорово!..
– Было бы,- откликнулся я.
– Зайдем к нам?
– пригласил Саркис.
– Поздновато.
– Идем. Я живу с родителями. Старики у меня чудесные. Ты в нарды играешь?
– Немного. Предпочитаю шахматы и в них все виды защит... Кроме сицилианской.
– Не откажи. Прошу тебя. Поболтаем. А потом я тебя на машине подвезу.
– У тебя машина?
– "Москвич".
– Давно?
– Почти год.
– Ну если так...
– Непременно подвезу.
– Я ведь живу на краю света.
– На краю света?.. Ох и любишь же ты преувеличивать. Хоть бы сказал на окраине Еревана...
– Будь по-твоему, - согласился я.
Саркис жил на пятом этаже, и мы медленно поднимались по лестнице.
– Я человек скучный,- говорю ему, когда он нажал кнопку звонка.
– Выходит, мы похожи,- обрадовался он.- Все девушки в один голос твердят, что я ужасно скучный.
– Следовательно,
– И то неплохо...
Когда звякнула дверная цепочка и Саркис пригласил меня пройти, я вдруг осознал, что в течение всего нашего разговора только и думал о том, что у меня ведь, по сути дела, нет друзей. Ни единого друга.
У Асмик тоже не было друзей. И вообще мы жили оторванные от мира, от людей. Жили, как Робинзоны, лишь иногда делаясь друг для друга Пятницами.
О необыкновенных приключениях Робинзона я читал очень давно, еще тогда, когда жил на улице Нариманова.
Книга была очень истрепанная, и я так и не переплел ее. Несмотря на то что это была моя самая любимая книга.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Небо незаметно посерело. Вдали только на мгновенье осветились, клочья облаков и тут же растаяли. Потом из-за угла розового здания вырвался ветер и, как пьяный, протащился по усыпанным щебнем аллеям.
Внезапно зажглись фонари, обступавшие небольшую площадь. И мгла словно стала еще гуще.
– Седа.
– Что?
– Ты когда-нибудь любила?
Я крепче обнял ее за плечи. Этот вопрос мучил меня давно.
– Конечно, любила, - сказала Седа.- Никак готов ревновать?
Я не ответил.
– Я и сейчас люблю, - продолжала Седа.- Люблю так, как любила почти двадцать лет тому назад. Но дело в том, что я уже на четвертом десятке. А он остался тем же юношей - жизнерадостным, остроумным, обидчивым, как ребенок. И ему по-прежнему двадцать один год. Он не повзрослел, не состарился и никогда уже не состарится. Он стал воспоминанием, и я люблю это воспоминание.
– Прости, Седа.
– Ничего, Левой, - сказала Седа.- Тебе кажется, что у тебя уже большой жизненный опыт. Но это только кажется. Верно ведь говорю?
Я кивнул.
– Пройдут годы, и ты с удивлением вспомнишь, каким неопытным и наивным был в двадцать семь лет. Поверь мне. Не обижайся. И никогда не ревнуй к нему. Он был совсем другим. Мне очень хотелось узнать, каким же он был, но спросить я не решился.
– Мы вместе учились в школе, - продолжала Седа.
– Тебе это может показаться старомодным, потому что во всех детских книжках пишут об этом, но так оно и было. И он всегда дергал меня за косички. Не веришь?
– Верю.
– Дергал заведомо не больно, но я поднимала дикий крик, чтобы напугать его. А он упрашивал не говорить учительнице, не то вызовет родителей. И я, конечно, не жаловалась. Смешно, правда?
– А он тебя любил?
– Любил.
– И...
– Потом мы оба поступили на химфак. Тогда завод синтетического каучука только построили. Мы мечтали до окончании работать на этом заводе. В сентябре сорок второго он ушел на фронт. Вначале часто писал. Я эти письма сохранила. Ты меня слушаешь?