Сигрид Унсет. Королева слова
Шрифт:
Изменение мировоззрения писателя-реалиста Сигрид Унсет шокировало многих из ее окружения. С некоторыми близкими друзьями, критически настроенными по отношению к религии, подобно Нини Ролл Анкер, она почти не обсуждала процесс своего внутреннего перерождения и следила за тем, чтобы сохранять ироническую дистанцию, когда речь заходила о католической литературе. С другими она постепенно — но только мельком — начинала делиться горькими мыслями — о собственном грехопадении, о неизбежных его последствиях. Возможно, Унсет утешало то, что она могла объяснить свои ошибки и заблуждения общим грехопадением?
Со стороны казалось, Унсет успешна во всем — она создала прекрасный дом, великолепную литературу. Но если во всем этом нет высшего смысла — что толку? Писательница искала совета у других близких ей по духу людей, и помощь пришла с неожиданной стороны.
Сигрид Унсет получила письмо из Стокгольма от старшей коллеги, шведской писательницы Хелены Нюблум. Нюблум была католичкой. Прочитав «Кристин, дочь Лавранса», она захотела поближе
Сигрид сразу же признается в своем открытии: «Каждый раз, когда жизнь сталкивает меня с чем-то непонятным или на первый взгляд бессмысленным, мне неизменно приходит в голову, что только католическая церковь, и она одна, в состоянии ответить на все вопросы. Эти ответы могут показаться как приятными, так и неприятными, но как бы то ни было, только они способны удовлетворить требованиям моей логики» [368] . Сигрид Унсет открывает душу этой незнакомой женщине старше ее на сорок лет, рассказывает ей о попытках разобраться в самой себе. Окидывая взглядом прошлое, писательница признает, что еще будучи юной секретаршей критически относилась к той «свободе», которую позволяли себе другие девушки, ее коллеги, живя в «сомнительных пансионатах» города, гарантировавшего анонимность. Но в те времена ее тревожило, что ее интересы не совпадают с интересами большинства, что она тайком читает средневековую литературу: «Я стыдилась своих романтических слабостей». Далее в витиеватых оборотах она развивает идею о фальсификации истории протестантами, но наконец, будто переведя дух, решается на прямое обращение: «Дорогая госпожа <…> Вы, конечно, понимаете, что на самом деле я пишу, дабы спросить у Вас совета. Я бы хотела стать настоящей христианкой». Пока еще Сигрид Унсет не считает себя по-настоящему верующей [369] . Она просит порекомендовать ей католического священника в Кристиании, у которого она могла бы получить наставление в католической вере.
368
Brev til Helena Nyblom, 21.6.1923, NBO, 742.
369
Brev til Helena Nyblom, 21.6.1923, NBO, 742.
Гостей, приезжавших в Бьеркебек, встречала величественная сорокалетняя дама, по которой не скажешь, что она переживает духовный кризис. В моменты, когда она отрывалась от своего заваленного книгами и бумагами письменного стола, ее можно было застать в саду. Умелые руки с любовью ухаживали за цветами, чеканные черты красивого лица озарялись улыбкой при виде птиц и Моссе. Лишь немногие видели, как она дает оплеуху докучливому Хансу или строго прикрикивает на Моссе, не дошедшую до туалета.
Сигрид Унсет придерживалась строгих взглядов на воспитание детей: дети должны твердо знать, что от них ожидается и каких правил надо придерживаться. С восьмилетней Моссе часто приходилось нелегко. Обычно она цеплялась к матери и просилась посидеть у нее на коленях. Однако в плохом настроении могла оттолкнуть даже мать, на все сердилась, отказывалась есть и гулять и швырялась в окружающих чем попало. И все равно мать считала ее благословенным ребенком, невинным и свободным от первородного греха, как библейские блаженные духом.
«В настоящее время у меня в доме почти столько же детей, сколько у Вас», — пишет Сигрид Унсет Йосте аф Гейерстаму и довольным тоном жалуется на отсутствие покоя для работы [370] . У нее в тот момент жили двое детей Рагнхильд, пока сама сестра поправлялась, и периодически заглядывал в гости кто-нибудь из приемных. А она продолжала строить планы на дальнейшее расширение хозяйства. В Нурдре-Далсегге, что в Сёр-Фроне, Сигрид Унсет купила старый деревянный дом, который перевезли и пристроили к ее дому. Она давно мечтала об уединении, и наконец ее мечта осуществилась. Теперь она могла спокойно работать, не боясь помех, в окружении старых деревянных стен и своих любимых вещей. Один камин в новой гостиной — размером со среднюю комнату, сообщала она летом 1924 года Нини Ролл Анкер. В это время Сигрид Унсет уже несколько раз встретилась с отцом Хьельструпом, однако в письмах сообщает в основном о внешней стороне жизни — в частности, о приобретении рояля и о том, сколько роз любимого сорта «Луиз Одье» и прочих цветов расцвело в ее роскошном саду. Больше всего она радуется тому, что отныне сможет работать не отвлекаясь. «Только представь себе — сидеть и работать в своей избушке по вечерам и слышать только голоса и шаги сыновей наверху — и никого больше!»
370
Brev til G"osta af Geijerstam, 11.8.1923, NBO, 348.
Всем этим: своей любовью к цветам и растениям, желанием создать красивый дом, жить ради творчества и писать книги, тревогой за падчериц и пасынка — она делилась с Нини Ролл Анкер. Писательницы оставались близкими подругами несмотря на то, что были конкурентками. Обе в своем творчестве
Нини Ролл Анкер полностью признавала величие таланта подруги. «Подобно Доврским горам возвышается она над всеми нами», — записала она в дневнике [371] . Нини навещала Сигрид в Бьеркебеке, они ездили в Тронхейм за покупками и развлечениями, часто встречались в Кристиании и вели активную переписку. Правда, Сигрид, случалось, страдала многословием, и ее красноречие часто сосредотачивалось на себе, но подруга не возражала. Только об одном Сигрид Унсет молчала — скептик Нини Ролл Анкер почти ничего не знала о ее религиозных исканиях. Когда же все-таки Унсет позволяет себе вскользь упомянуть о чем-то связанном с католичеством, так ее занимавшим, то переходит на тон, исполненный самоиронии: «А вообще я сделалась заядлой реакционеркой, дорогая Нини. Накупила целую гору католической догматики и апологетики» [372] .
371
Krane, s. 78.
372
Brev til Nini Roll Anker, 10.4.1923, NBO, 171.
Сигрид Унсет раскритиковала пьесу Ролл Анкер «Церковь», назвав ее фальшивой и наивной, хотя и догадывалась: подруге может показаться, что она, Унсет, «все глубже и глубже погружается в тьму суеверия». Нини Ролл Анкер хватило ума сохранить свои комментарии для дневника. Там она писала, что ничего другого по поводу «Церкви» от Сигрид Унсет и не ожидала — в конце концов, та бывает весьма кровожадной в своих высказываниях, однажды дошла до того, что предложила уничтожить всех немецких младенцев, чтобы от этого народа не осталось и следа. В один прекрасный день подруге еще отольется ее «чрезмерная заносчивость», полагала Нини Ролл Анкер [373] . Но несмотря на расхождения во взглядах на религию, писательницы продолжали дружить и держались единым фронтом в Союзе писателей. Возможно, со временем они научились попросту избегать тем, что могли бы повредить их сотрудничеству, столь выгодному обеим.
373
Krane 1970, s. 78.
Зато своей стокгольмской подруге по переписке Хелене Нюблум Сигрид Унсет пишет о приготовлениях к «вступлению в Церковь» и о том, что возобновила некоторые из своих римских привычек, когда теперь посещает празднества в столице: «Вчера, после вечеринки в честь этой актрисы, где вино лилось рекой, я отправилась прямо на утреннюю мессу. <…> И никогда еще я с такой ясностью не понимала, что из этого — реальность, а что — иллюзия» [374] . Она все тверже уверяется в том, что «все дороги ведут в Рим, и я не могу больше ждать — я хочу идти» [375] . Брак придется аннулировать: «Было бы нечестно притворяться, что это для меня великая жертва». Она также не скрывает, что ее, и уже давно, мучает совесть по отношению к приемным детям: «Старшая падчерица — молодая девушка, ей двадцать один. Я ее очень люблю, а она — меня. Со средней мы всегда были не в ладах, младшему мальчику семнадцать, он умственно недоразвит и, пожалуй, не сможет сам о себе позаботиться, но его отец не хочет или не может это признать» [376] .
374
Brev til Helena Nyblom, 31.3.1924, NBO, 742.
375
Brev til Helena Nyblom, 31.3.1924, NBO, 742.
376
Brev til Helena Nyblom, 31.3.1924, NBO, 742.
После того как Сигрид Унсет съездила в Стокгольм навестить Хелену Нюблум, прикованную к постели, тон писем становится еще теплее. По возвращении домой она подробно описывает свои хлопотливые будни и прием все новых и новых гостей, а также нетерпение, с каким ожидает вступления в католическую церковь. «К сожалению, мой муж, судя по всему, добровольно не согласится с моим решением. С другой стороны, я сама во всем виновата, и мне остается только отвечать за последствия поступков, которые я когда-то совершила» [377] . После того как летом она побывала на освящении часовни Святого Торфинна, ожидание становится невыносимым. Если верить Сигрид Унсет, младший сын Ханс столь же нетерпелив. Ему очень хочется вместе с матерью присоединиться к церкви.
377
Brev til Helena Nyblom, 17.6.1924.